Царство лжи Берилл - стр. 13

– Берилл, – позвал он её отнюдь не уверенным и властным голосом. – Берилл.

– Я слушаю.

– Разреши мне быть с тобой сейчас.

– Не разрешаю. Я хочу спать.

– Спи, – сказал он, но, тем не менее, сел на край постели. Она снова смотрела на "ночное небо" и молчание длилось и длилось. Даже дольше, чем должно бы, потому что в тот момент, когда через тонкую ткань, Берилл почувствовала руку перевёртыша на своём бедре, она промолчала. Его рука заскользила вверх и крылатая подумала, что если сделает, как хочется, и ударит, то простыни соскользнут с её тела. Пусть темно, но перевёртыши хорошо видят даже при самом малом источнике света.

– Больше никогда не приходи ко мне ночью, ясно?

– Ясно, – его рука сжалась в кулак и исчезла.

– И миллион поцелуев… я их отменяю.

Он ничего не сказал, только по части его силуэта на фоне "звёзд" стало видно, что задышал принц-перевёртыш если не быстрее, то точно глубже.

– Лучше просто верни меня домой, потому что всё бесполезно, – повысила она голос, и он встал. Миг смотрел на неё, наверное, а затем молча ушёл. Берилл, даже не успев поволноваться всерьёз, тут же успокоилась. И как по волшебству сладко-сладко уснула.

Шон вернулся утром.

– Я немного сомневалась в вас, – начала без приветствий Берилл, – но поняла, что ваши советы пришлись как нельзя кстати… у вас на щеке что-то чёрное… он приходил ночью, но скоро ушёл, сам.

– Знаю, – герцог потёр сразу обе щеки и, увидев на левой ладони тёмный след, поменялся в лице.

– Что случилось? – спросила крылатая и тут же вспомнила, что у перевёртышей чёрная кровь, а это в свою очередь значит…

– Я был в Хантовых залах сейчас. Тренирующиеся оказались ко мне слишком близко, – объяснил герцог Грэм, морщась.

– Не знала, что на тренировках кровь должна хлестать во все стороны.

– Смотрю, вы уже одеты, – отметил Шон и без всякого перехода объяснил: – Принц слишком расстроен из-за своей ночной неудачи. Обычно он куда более точен и аккуратен.

– Вы кажетесь задетым куда более серьёзно. Будто сами ранены.

– Я – нет. Но он тренировал моего любимого сына. Это его кровь.

– О! Он жив?! – подскочила на месте Берилл. – С ним всё будет хорошо?

– Да, конечно. Эта рана подлежит естественной регенерации.

– Вы будто без ножа меня режете. Будто это моя вина.

– Нет. Не ваша. Это только его вина. Принца. Он всегда был таким. Увлёкшись вами, он стал рассеян. Но и раньше, влюбляясь, он становился только хуже. Правда раньше ему всегда сопутствовала удача в любовных делах, и он скоро переставал терять концентрацию.

– Вы не любите его за это?

– Ненавижу. И ругаю себя. Любовь и ненависть, умещаясь в одном сердце, рвёт его. Это больно, несправедливо.

– Вы говорили ему об этом?

– Говорил. Но… – Шон не закончил. Закрыл свои прозрачно-серые глаза и сжал губы. – Ненависть – это слишком сильное слово для того, чтобы описать мои худшие чувства к отцу. Скажем так: мне надоело его подчёркнутое нежелание совершенствоваться всесторонне.

– Вы слишком требовательны, Шон, – покачала головой Берилл. – Не всем дано быть идеальными.

– Разве? А на что Боги дали нам настолько несоизмеримые сроки жизней? До тех пор, как четыре вида собрались на Клервинде, люди жили по полвека, фиты – сорок веков, а вы, крылатые, по 15 тысяч лет. Теперь, когда мы все перестали не только умирать в свой срок, но и хоть сколько-нибудь заметно стареть, разве не стало ясно, что вот он – шанс создать подлинную утопию? Перемирие и создание единой империи разве не гигантский проект по переходу на другой уровень существования?