Царства смерти - стр. 66
Его ответ можно было уместить в емкое слово «да».
Мужчина в самом центре сцены отверг девушку в белом, в то время как остальные пали жертвами их чар.
– Это наш Бог-Император, – кивнул я на него.
Первый соларианский император – тогда он был еще мелким князьком в изгнании на Авалоне – не поддался на заигрывания мерикани. Они хотели завладеть его планетой. На других завоеванных или основанных ими колониях, как и на самой Земле, человечество было введено в искушение своим же созданием, и из этого кровосмесительного союза родились все ужасы эпохи правления машин. Над Землей и ее колониями возвысились великие пирамиды. Появились вымышленные миры, куда машины заводили людей и бросали навсегда. Раковые опухоли бесконечно росли, но не убивали людей, чтобы машины, как пауки, могли жить в их нетронутых мозгах. Чтобы число пленников не сокращалось, на смену погибшим выращивали гомункулов, и те постепенно замещали человека на службе у машин, призванных служить ему.
Я сомневался, что Адемар знал обо всем этом, когда создавал балет. За тысячи лет подлинная история превратилась в легенду, легенда – в сказки и притчи. Мало кто помнил имена Фелсенбурга и Колумбии, и еще меньше – об ужасах, которые они породили. А из людей, знавших, что власть и дар предвидения древнему Богу-Императору были ниспосланы Тихим – тем же самым таинственным существом, чья невидимая рука направляла меня, тем же существом, что вернуло меня к жизни, – двое сидели сейчас в этой ложе.
– Никогда не видела такой синхронности, – восхитилась Валка.
– Все потому, что они казнят тех, кто допустит ошибку, – прошептал я ей на ухо.
Мы уже успели убедиться, что никто из председателей не знает ее родного пантайского, и я решил, что говорю достаточно тихо, чтобы мои слова не достигли ничьих посторонних ушей.
Валка слегка царапнула меня ногтями.
– А ваши так не делают? – ответила она на галстани, намекая, что не ждет ответа и хочет на этом закончить диалог.
Даже изгнанная своим кланом, она оставалась тавросианкой до мозга костей. Я точно знал, что некоторые высокопоставленные имперские лорды в самом деле казнили артистов, но также был уверен, что за такие вольности все они были наказаны Капеллой.
– Конечно нет! – возразил я, охотно принимая вызов. – И что значит «наши»?
– Не вижу большой разницы, – парировала Валка.
– Да у них здесь даже имен нет! – прошипел я, косясь на нее в темноте.
– Как тебе угодно, – отмахнулась она и вдруг замерла; ее механические глаза как будто потеряли фокусировку.
– Что с тобой?
Я испугался, что у нее случился очередной приступ, вызванный червем Урбейна.
Валка крепко сжала мою руку и как можно менее заметно помотала головой:
– Ничего.
Однако я не успокоился, и она, пристально посмотрев на меня, повторила:
– Ничего.
– Я же вам говорил, что в искусстве здесь знают толк! – воскликнул лорд Дамон Аргирис, не замечая внезапного недомогания Валки.
Он выглянул из-за моей спутницы и посмотрел на меня, не видя, как ее ногти впились мне в перчатку.
– Знали бы вы, какое представление они устроили для дюрантийского дожа! Во всем Вечном Городе нет таких голограмм!
– Дорогой консул, вы, наверное, давненько не возвращались в Империю, – ответил я, не сводя глаз с Валки. Что бы ее ни беспокоило, это точно было не «ничего». – Нельзя так принижать достижения соотечественников.