Царское дело - стр. 3
Дядя Трофим велел садиться. Маркел сел к столу, с краю, конечно, как приезжий. Дядя Трофим взял сушеную рыбу, ловко разломил ее и одну половину дал Маркелу, а ту, которая без головы, оставил себе. И кивнул. Маркел взял бутыль и налил по шкаликам. Дядя Трофим принюхался, после взял шкалик и поднес его к губам, принюхался еще раз и спросил:
– Что это?
– Вот и мы тоже про это думали, – сказал Маркел. – Спор у нас вышел с Карпом Никанорычем. Я говорю одно, а он говорит: нет.
– Где взяли? – спросил дядя Трофим.
– В хованке. Лежал бочоночек, – начал рассказывать Маркел. – Мы стали на него запись составлять. Я попробовал и говорю: литовское. А Карп Никанорыч: наше! А кто прав? Там же до границы всего две версты, так что могли и те, и наши подложить. Мы тогда сделали засаду. Три дня просидели. Никто не пришел! Карп Никанорыч рассердился, говорит: ты, как поедешь, забирай это с собой, и пусть Трофим Порфирьевич определит.
Дядя Трофим посмотрел на Маркела, строго свел брови и медленно выпил. После пожевал губами и сказал:
– Пиши: литовское. На березовых шишках и этого году. Но боярину я такое нести не советую. Пойло собачье, вот что это! Боярин за него может и шкуру снять. Ему, если чего несут, так помягче, послаще. Мальвазию ему подай, венгерское. А ты что принес?!
– Так это мы только тебе на пробу, – ответил Маркел. – Это вроде как по службе, на проверку. А боярину мы вот чего!
И он показал на бутылку.
– А там что? – настороженно спросил дядя Трофим.
– Мед стоялый. На папараць-кветке.
– На чем?
– Ну, это тоже из Литвы. Слово такое литвинское: папараць-кветка, – торопливо зачастил Маркел. – А по-нашему: цветок папоротника. Кто выпьет, тот сразу…
– А! – радостно сказал дядя Трофим. – Понятно! Чтобы хованки легко искать! Чтобы под землей на три аршина видеть! Га-га-га! Это твой Карп ловко придумал! Это боярина потешит! Если, конечно, там тоже не дрянь. Как здесь!
И он посмотрел на бутыль. Маркел смутился. Дяде Трофиму стало его жалко, он сказал:
– Да ты не кручинься. Наливай еще. Может, я с первого раза ошибся. Может, это и не дрянь.
И он опять взялся за шкалик. Маркел налил ему с горкой.
– Со свиданьицем! – сказал дядя Трофим.
И они выпили.
– Ну, вот! – сказал дядя Трофим. – Теперь уже немного мягче.
И начал закусывать. А из закусок там были в туесках грибочки, брусничка, капусточка, огурчики, еще грибочки, это уже рыжики – маленькие, в полденьги, хрустящие. Ну, и, конечно, копченый кабанчик. Дядя Трофим приналег на него: достал из-за голенища нож и подрезал кабанчика, и подрезал, а Маркел только успевал наливать ему с горкой (а себе только по первый верхний ободок).
А разговор между ними был такой: сперва дядя Трофим спросил, как у них идут дела, и Маркел ответил, что дела идут хорошо, злодея, который прошлым летом сбежал от них по Марьинской насыпи, они осенью поймали и поставили на стряску, на второй стряске он обомлел, а когда его сняли и дали очухаться, он сразу всех своих назвал и место показал, и все это сбылось.
– Всех взяли! – закончил Маркел и, не удержавшись, потому что уже выпил, хлопнул ладонью по столу.
– Вот! – подхватил дядя Трофим. – Сразу на стряску! Это верно! И я своим тоже вчера говорил: на стряску его надо, на стряску! А они: нет, на виску! А ему что? И он висит себе, на нас сверху смотрит и только поплевывает.