Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - стр. 12
Вот только плохо кончил этот смелый и порядочный русский дворянин, настоящий европеец без всяких комплексов, засланный по казенной надобности в безлюдную Сибирь, где в лютые морозы даже волки свои лапы с хвостами теряют.
Дикари они! Разве так можно поступать с людьми, что всей душою к ценностям английского просвещения тянутся? Даже их императрица, урожденная германская принцесса…
Посол чуть не закашлялся, стушевался и даже помотал головою, как усталая крестьянская лошадка, отгоняющая приставучий гнус. Но то продолжалось всего лишь одну секунду, и маска ледяной невозмутимости снова наползла на лицо.
Ну что за разные мысли посторонние идут в голову?! Нет, нет и еще раз нет. Гнать подальше и сосредоточиться только на деле, которое не терпит отлагательств.
Сегодня и сейчас он заставит ее величество дать британской короне четкий и недвусмысленный ответ. И прах раздери их византийскую изворотливость с коварством!
Остров Шумагина
Шумагинское зимовье было солидным – кроме «государевого амбара», где сейчас хранилось почти восемь тысяч выделанных шкур, имелась большая «приказная изба» да крепкий двор.
Рядом расположилось приземистое строение из крепких бревен, с проделанными в них бойницами и печной трубой, что поднималась из крыши, – «караульня». Над ней возвышалась сложенная из бревнышек невысокая дозорная башня. Частокола из заостренных бревен не имелось – не острог, чай, лихих людишек днем с огнем не отыщешь, а туземцы власть уважают и бунт вряд ли поднимать станут.
Посему население зимовья было совсем небольшим – приказчик Семен Прокофьев с женой Анной, крещеной камчадалкой, и старшим сыном, что помогал ему в разных делах. Младший сынок на Кадьяке в приказной школе учился, что губернатор недавно открыл – нужда в грамотных людях на Алеутах, как и на Аляске, была огромная, а на далекую Россию в этом деле полагаться не приходилось.
На самом деле – зачем подросших детишек куда-то за тридевять земель отправлять, их на месте учить надобно. А для того во всех трех острогах на Аляске школы открыли, а в самом Ново-Архангельске даже гимназию с кадетским корпусом.
Сейчас приказчика с семьей да двух алеутов с бабами и детишками в зимовье не было – Прокофьев на Кадьяк уплыл на коче по делам с пятью казаками, что семьи свои проведать решили.
Алеуты в родное стойбище ушли, на другой конец острова. Помощь была нужна – всем родом рубленые дома ставили, у русских жилище заимствуя – и теплое, и чистое. А потому в зимовье остались только трое молодых казаков с пожилым, видавшим всякие дела урядником.
Один из казачков стоял на вышке, внимательно наблюдая за беспокойным морем, хотя разглядеть что-либо за туманной дымкой было затруднительно. Но служба есть служба, и нести ее надо без послаблений – это казаки впитывали в себя с молоком матери да в постоянных стычках с супротивником – пролитая в них кровь и была самым лучшим учителем.
Трое других вольготно расположились у еще не потухшего костра – красные от жара угли хорошо играли, раздуваемые ветром. Они вели неспешную беседу о ратных делах, с деланым безразличием ожидая, пока в углях дойдет самое любимое русскими переселенцами блюдо, в одночасье завоевавшее полную симпатию.
– Хорошо мы тогда тлинкитов потрепали, почитай, всех изничтожили. А так, вояки они добрые, смертным боем бьются. Плен за бесчестие полагают, как и мы.