Размер шрифта
-
+

Царская дыба - стр. 31

Милосердия залог —
И Господня доброта,
И Святая Кровь Христа…
Снизойди… к моей родне
И ко всем… кто… дорог мне,
Чтобы вся-я-як, велик и мал,
Слову Божьему внимал!
Боли… сердца… у-у-утоли,
Бедных… счастьем надели…
Пусть в покое под луной…
Мир! Уснет! Вослед за мно-о-ой!!!

Дерптскому епископу несказанно понравились гимны, слагаемые в честь нового Бога, и именно их он предпочитал слушать в последние дни. И не просто слушать – а принимать в их исполнении самое активное участие. Голос певицы, начинающей терять контроль над своими эмоциями и своим телом, придавал священным хоралам удивительную эмоциональность и насыщенность.

Инга, обнаженная, полусогнувшись стояла перед окном, ощущая своего господина внутри себя, а его хозяйскую руку у себя в волосах, и мерные толчки заставляли ее все чаще сбиваться с ритма и забывать слова.

Вечер, свет… звезды в окне!
Семь… пар ангелов при мне…
Двое…
Двое ангелов…
Двое парят в головах!
Двое…
Двое, чтобы усыпить!
Двое… чтобы… пробудить…
Ну, а двое, чтобы мне
Рай небес… раскрыл… во сне…

– М-м… – отпустив волосы, господин епископ опустил руки ей на бедра и резким толчком прижал к чреслам, завершая молитву торжественным аккордом!

– А-а-а! – певица выпрямилась и, повернув голову, нашла своими губами его губы.

– Какое же ты чудо… – правитель обессилено упал в кресло и протянул руку к кубку с белым вином. – Почему тебя не существовало раньше?

– Потому, что я появлюсь только через триста пятьдесят лет, – потянулась, по-кошачьи выгнув спину, выпускница Гнесинки. – Вас к этому времени уже не станет, мой господин.

Она развернулась и кокетливым движением выставила вперед правую ногу.

– Поэтому торопитесь пользоваться тем, что есть.

– Не бойся, я своего не упущу, – улыбнулся хозяин замка. – Оденься, простудишься.

– Я вам не нравлюсь?

– Нравишься, – кивнул господин епископ и пригубил кубок. – Но обнажать тебя мне нравится еще больше.

Теперь, когда на северные земли пришло тепло, стол с резными ножками сместился от камина к высокому, забранному от возможных лазутчиков железными прутьями окну. Правда, несколько густых меховых шкур и три персидских ковра, расстеленные по требованию епископа на полу его залы так и остались на своем месте, а кроме того – в углах помещения и на столе появились пятирожковые ажурные медные подсвечники. Правитель более не любил ютиться в полумраке и не желал экономить на своих глазах.

В дверь вежливо постучали.

– Входи, Йоганн, – разрешил правитель.

Дверь тихонько скрипнула, одна из створок отворилась и служка, высунув от напряжения язык, внес большой поднос с утопающим в розовой, мелко нашинкованной капусте огромным, покрытым сухой коричневой корочкой гусем.

– Вот, господин епископ, – поставил он поднос на стол и с облегчением вытер лоб. – Повар сказал, соли не клал вообще. Сверху натер полынью и майораном, внутри яблоки и виноградные листья, под грудку корень сельдерея с луком добавил, для… для… для…

– Для здоровья, – закончил за него правитель. В новом мире о многих понятиях люди предпочитали вслух не говорить, и эта игра в намеки и недомолвки его очень забавляла.

– Да, мой господин, – с облегчением кивнул служка и потрусил назад к дверям.

– Боже мой, как я проголодалась! – певица сцапала кончиками пальцев щепоть капусты, кинула себе в рот, взяла со стола нож, торопливо отпилила сбоку ломоть гусиного мяса, тоже перекинула в рот, хлебнула вина, отрезала еще кусок.

Страница 31