Царица поверженная - стр. 109
Увы, я поняла, что дело обернулось вовсе не так, как мне хотелось.
– Неправда! – пылко возразила я. – Конечно, я горжусь Египтом и хотела показать тебе мою родину. И побыть с тобой чуть подольше. Мысли о женитьбе и совместном правлении возникли у меня потом, когда я узнала о враждебных действиях Октавиана. Заранее ничего не планировалось.
– А мне кажется, дело было не так. Ты заманила меня сюда, довела до безумия твоими восточными ухищрениями: нарядами, благовониями, фокусами с освещением и прочими уловками. Одурачила меня и радовалась, ощущая свое могущество. Окажись на моем месте Октавиан, ты повела бы себя точно так же. Тебе нравится заманивать в силки мужчин, а уж кого и как – не столь важно.
Да как он смеет подозревать, будто я способна пойти на близость с человеком вроде Октавиана!
– Помнится, в Тарсе ты признался, что увлекся мною давно, задолго до того ужина на корабле и всех моих ухищрений.
– Это правда, давно. Потому что ты и раньше опутывала мужчин своими чарами.
Я не удержалась от смеха:
– Ты уж не обессудь, но не стоит приписывать собственное желание чьим-то чарам или ухищрениям. Когда ты впервые увидел меня в Александрии, мне было лишь четырнадцать, и заботили меня тогда не мужчины, а выживание. Позже, в Риме, я всецело принадлежала Цезарю и в мыслях не имела соблазнять ни тебя, ни кого-либо еще. Мне было не до охоты за мужчинами.
– Может быть, сознательно ты охоты и не вела, но это получалось непроизвольно. Такое уж воздействие ты оказываешь.
И тут я поняла: он ревновал и хотел, чтобы его успокоили. Ох уж эта мужская слабость! Из всех мужчин ей не был подвержен только Цезарь.
Я коснулась его лица, но он отстранил мою руку и с обиженным видом отодвинулся.
– А сейчас ты пытаешься убедить меня изменить моему слову. Я принес клятву поддерживать триумвират, – не унимался Антоний. – Мужчина стоит столько же, сколько его слово.
– Я не пытаюсь заставить тебя изменить слову. Я предлагаю тебе свою жизнь и весь Египет. Неужели это достойно презрения? Ведь я и есть Египет. Все его богатства мои, каждая пальма, даже рябь на поверхности Нила – все принадлежит мне! Сегодня ты увидел последние неразграбленные сокровища Востока, и я предложила тебе их целиком. Такое не предлагали никому и никогда, во веки веков. Многие военачальники затевали войны, чтобы завладеть хотя бы толикой моих сокровищ, я же готова отдать тебе их полностью и добровольно. А ты не только не чувствуешь благодарности, но и оскорбляешь меня. «Ах, мое слово! – кричишь ты. – Ах, Октавиан! Ах, триумвират!» Что ж, ты прав в одном: если бы мне вздумалось обратиться к Октавиану, он бы не сглупил и не повернулся ко мне спиной. Тогда от твоего драгоценного триумвирата вмиг не осталось бы и воспоминания. Значит, ты и впрямь глупец, но не потому, что «дал себя заманить», а потому, что отвергаешь мое предложение.
– Я, по-твоему, глупец! – ухватился за слово Антоний. – Вот какого ты обо мне мнения! Возможно, и так. Но у меня хватило ума не угодить в ловушку, которую ты приготовила для моей чести. Нет, по-твоему не бывать: я не стану твоим соправителем и не изменю клятве!
Помимо спора с ним я вела внутренний спор с собой: говорить ли ему, что у нас будет ребенок? Может быть, если бы я призналась, все обернулось бы иначе. Но презрение в его голосе и взгляде остановило меня. Антоний оскорбил меня, унизил, осыпал несправедливыми обвинениями, а я скажу ему о ребенке? Нет, ни за что!