Царь-оборванец и секрет счастья - стр. 9
Он показал мне иглу размером с кулинарную спринцовку.
– Вот это и есть «не волноваться»?
Существуют слова, к которым жизнь тебя совсем не готовит, к примеру, такие: «У вас рак».
Я наслушался предостаточно об этой болезни, еще ребенком, когда она приключалась с друзьями семьи или с родней. Взрослые рассуждали о ней вполголоса, и чем тише они говорили, тем настойчивее я прислушивался. Я заметил, что опухоли у женщин обсуждались во фруктовых понятиях, а мужские – в спортивных.
– Вы слыхали о кузине Сэди? У нее было размером с апельсин!
– Не может быть!
– А помните того приятного мужчину, мистера Фридмана, из обувного? У него прямо в желудке – с бейсбольный мяч.
– Ой! Прямо как у моей тети Сони – с папайю!
Но рак – всегда чья-то чужая болезнь, старческая, она бывает у по-настоящему больных людей, прости господи. Мне было тридцать семь, я прекрасно себя чувствовал, а потому в моем воображении в тот жаркий июльский день, как раз в пятилетний юбилей моего сына, такая вероятность и не мелькала. Я только что воткнул пятую свечку в пирог и собирался добавить еще одну – на удачу, как зазвонил телефон.
– Я сниму! – сказал я, слизывая шоколадную глазурь с пальцев.
– Пусть запишут на автоответчик, – прокричала Тали из соседней комнаты.
– Но это, наверное, моя мама, – сказал я, берясь за трубку. – Илайджа, помнишь, у бабушки Глэдис не все в порядке со слухом, так что говори громко и внятно. Ладно?
– Джоэл? – это был Измаил. – У меня новости. Похоже, вы тот самый единственный из тысячи.
Он проговорил несколько минут, но я воспринял только отдельные разрозненные слова: «папиллярный рак щитовидной железы», «частичная или полная тиреоидектомия», «пять лет, вероятность выживания после болезни…».
Тали зажгла свечи и махала мне рукой, чтобы я заканчивал разговор. И тут разглядела выражение моего лица.
– Что случилось?
Я вперил в нее пустой взгляд, пытаясь подобрать что-нибудь вместо слова «рак». В конце концов я просто отмел ее вопрос:
– Ничего особенного. Все будет в порядке. Давай-давай, пока свечи совсем не догорели.
Той ночью я уложил детей и, как обычно, рассказал им на ночь историю. Потом спустился вниз, где Тали уже ждала меня, меряя шагами комнату.
– Джоэл, что случилось?
Мне подумалось, что лучше всего такие новости преподносить с юмором.
– Помнишь строчку из «Когда Хэрри встретил Сэлли?», где Билли Кристэл поет: «Не волнуйся, это просто суточная опухоль»?
Она побледнела:
– Опухоль? Рак? У тебя рак?
– Ну маленький такой. Рак щитовидки. Но врач сказал, что уж если рак, то лучше всего вот такой.
Она выглядела ошарашенной:
– Лучший рак? Что ты городишь?
Я поискал в голове объяснение, но слова не шли. Глядя ей в глаза, я видел там ужас, но Тали попыталась как-то успокоить меня.
– Все будет хорошо, – говорила она, кивая. – Правда?
Я кивнул в ответ.
– Это же лечится, правда? – рак был ее старейшим страхом. – У тебя все будет хорошо. И у нас все будет хорошо. Правда?
– Правда, – заверил ее я, вновь обретая равновесие. – Просто помеха на радаре, не более того.
Всплывать из глубин общего наркоза – все равно что пробуждаться после долгого перелета. Некоторое время я просто лежал с закрытыми глазами, без малейшего понятия, где я нахожусь, – ничего, кроме странной потерянности и предвкушения, какое бывает перед началом приключения. Все еще крепко зажмурившись, я размышлял, где это я – в Будапеште? В Катманду? В Шанхае? Открыв глаза, увидел вокруг себя медицинскую аппаратуру, к моим венам на руках тянулись трубки; боль во всем теле.