Царь горы - стр. 53
– Вот это – настоящее, – говорил он про афганские стихи Борисова, – как у Верстакова. Его, кстати, тоже Виктором зовут. Я вас с ним непременно познакомлю… У него мощная лингвистическая основа в стихах. А какая родословная, вся семья пишущая: отец – драматург, брат – поэт. А сам Верстаков – это наш русский Киплинг! Послушайте, как звучит: «Пылает город Кандагар, живым уйти нельзя!..»
Борисов, конечно, знал творчество Верстакова. Магнитофонные кассеты с его песнями в Баграме ходили по рукам. Их слушали в основном офицеры. У солдат были свои песни… Может быть, и не с такой «мощной лингвистической основой», но искренние и простые. Самому Борисову хотелось писать так, чтобы его стихи были понятны всем: и генералам, и солдатам, и академикам, и слесарям…
Война удивительным образом пробуждала желание созидать. Кто-то, чтобы не свихнуться от постоянного нахождения рядом с опасностью, начинал рисовать, кто-то слагал стихи, а кто-то брал в руки гитару… «Бойся, маленький охотник – смерть крадётся за тобой», – когда понимаешь, что невечен, хочется сделать хоть что-то, что на Вечность претендует…
Занимаясь у Кожинова, Борисов критическим взглядом окинул то, что успел написать, и сделал неутешительный для себя вывод: до «претензии на Вечность» его творениям ещё далеко.
– Хорошо, что вы, Виктор, замечаете недостатки в своих стихах, – успокаивал наставник. – Умение видеть собственные огрехи – это первый шаг к мастерству!
В конце второго курса Царедворцев разузнал по каким-то одному ему известным каналам, что Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота собирается проводить совещание молодых армейских литераторов.
– Совещание состоится в Белоруссии, в Доме творчества писателей «Ислочь», – сообщил он Борисову. – Мы с тобой должны туда поехать!
Борисов новости обрадовался, но засомневался:
– Туда, наверное, только тех берут, у кого собственные книги есть… А у нас с тобой их нет…
– Про книги не знаю. Но не боги горшки обжигают! Не так уж мы с тобой и плохи, Бор! Ты рукопись готовь, а остальное – дело техники…
Рукописи, отпечатанные в трёх экземплярах, были отправлены в Союз писателей РСФСР, где и проводился отбор на совещание. Царедворцев позвонил кому-то в ГлавПУр. Борисов так и не понял, что именно сыграло свою роль – качество их произведений или связи Царедворцева, но в конце мая восемьдесят седьмого года они оказались в числе пятидесяти участников совещания.
Дом творчества белорусских «письменников» стоял в живописном месте: реликтовый сосновый бор и луг с изумрудной травой, рассеченный прозрачной речкой Свислочь. По утрам – пение птиц и перестук дятлов. Здание Дома творчества – большое, просторное, с уютными двухкомнатными номерами и замысловатыми переходами между этажами. В столовой кормят как на убой, а точнее, как в санатории. В трёх километрах – дом отдыха Белорусского отделения Академии наук СССР, где по дорожкам прогуливаются скучающие дочери академиков и жёны кандидатов и докторов наук. Там же три раза в неделю – танцы. Ещё чуть подальше – село Тресковщина. В сельмаге и водка, и пиво – в изобилии, как будто никакого Постановления ЦК КПСС о борьбе с пьянством и алкоголизмом вовсе нет, и посевная не в разгаре…
Проще сказать, атмосфера – самая благоприятная и для поиска вдохновения, и для отдохновения от него. Борисов сразу же по приезде, увидев окружающие красоты, написал стихотворение: