Царь горы - стр. 36
Выносить перепады её настроения становилась всё труднее.
Серафима захлёбывалась слезами:
– Я не могу здесь больше оставаться! Мне всё здесь напоминает о моей малышке! Я не могу видеть этот проклятый пруд… Витя, я хочу домой, к маме!
Борисов, не зная, чем ей помочь, купил билеты на поезд.
Проводив жену и оставшись один на один со своим горем, он вдруг понял, что жить ему больше не хочется. Он сел и написал рапорт: «Прошу направить меня в Демократическую республику Афганистан для выполнения интернационального долга», подумав при этом: «В Афгане меня убьют, и всё закончится…»
Третьяков внимательно прочитал рапорт:
– Я твоему горю сочувствую всем сердцем, Виктор, и желание твоё исполнить интернациональный долг как коммунист и советский человек понимаю, но рапорту хода не дам! Подожди немного, пока меня в политотдел не возьмут. Вот заступишь на мою должность, а там видно будет… Обещаю, что в политотделе замолвлю за тебя словечко.
– Есть подождать! – Борисов рапорт забрал, но через месяц написал новый, на этот раз – на имя начальника политотдела дивизии.
Вскоре он получил известие, что в июне текущего года будет направлен по замене в Баграм на должность замполита отдельного батальона аэродромно-технического обеспечения.
Майор Третьяков только руками развёл: «Заварил кашу, сам её и расхлёбывай!»
Война не умаляет скорбей, а только добавляет новые.
Борисов напросился на войну в Афганистан, надеясь одолеть своё горе или погибнуть вместе с ним.
Но древний и отсталый, взбудораженный революцией и государственным переворотом край жил своей собственной, непонятной чужакам жизнью, и ему не было никакого дела до личных планов Борисова.
…К новому месту службы Борисов добирался обычным для командированных способом: из Минска самолётом «Аэрофлота» долетел до Ташкента, переехал на аэродром «Тузель», принадлежащий какому-то научно-исследовательскому институту, и уже оттуда военным транспортником Ил-76 вылетел в Кабул.
На борту Ила оказалось около сотни офицеров и прапорщиков, направленных на замену тем, кто отслужил свой срок в ограниченном контингенте советских войск в ДРА.
Рядом с Борисовым оказался вертолётчик – капитан Николай Гаврилов, летевший в Афганистан во второй раз. Откинувшись на стеганую обшивку сиденья, он со знанием дела отвечал на вопросы новичков.
– Как там «за речкой»? Стреляют часто?
– Бывает…
– А где лучше к нам местные относятся?
– Там, где нас нет…
Внизу мелькали хлопковые поля, зелёные кроны чинар и свечки тополей. Вдоль горной гряды извивалась коричневой змеёй река.
– Это Пяндж… За ним – граница! Вот мы и в Афгане, – то и дело тыкал рукой в иллюминатор улыбчивый Гаврилов.
Но вскоре земля скрылась за пеленой облаков.
Борисов, прильнув к иллюминатору, с любопытством наблюдал за «небесными странниками», пока среди облаков не стали появляться проплешины и не замаячил новый, непривычный пейзаж: плотно прилепившиеся друг к другу дома с плоскими крышами, убогие поля, разделённые глинобитными дувалами, островерхие горы, на которых, несмотря на лето, дымился снег…
Прорываясь сквозь небесные хмари, на неприступные склоны падали солнечные лучи, и снежные пики мерцали разноцветными искрами, как дорогое ожерелье, накинутое Аллахом на плечи южной красавицы…
В какой-то миг Борисову показалось, что стайка мерцающих искр устремилась прямо к самолёту, но Ил снова нырнул в облака.