Бывший. Ворвусь в твою жизнь - стр. 20
“Космонавт” поднимает руку и медленно машет Ване, который верещит на грани истерики, которая может окончиться обмороком:
— Я иду, папа! Иду!
Соскакивает со стула и бросается прочь, а я за ним. Оглядываюсь, а бледная мама с круглыми глазами шепчет:
— Я в шоке.
В прихожей Ваня на несколько секунде теряется, а затем торопливо обувает синие сандалики:
— Папа… папа… — поднимает взгляд. — Вернулся!
Я убью Адама, если он вздумает разбить сердце нашего сына. На кусочки его порублю и раскидаю в лесополосе. Я с особым садизмом расчленю его, если ему игра в папулю наскучит. Он же должен понимать, что после такого цирка с клубами дыма, вспышками света и сиреной будут последствия.
— Идем! — Ваня хватает меня за руку и подпрыгивает от нетерпения. — Ба! Папа вернулся!
Несколько минут и мы выходим на крыльцо, перед которым нас ждет “космонавт”, чей шлем по правилам моей фантазии зеркально затонирован. Может, я действительно сплю, ведь скафандр слишком реалистичен. Где его он достал или кого заставил его сшить?
Если я и мама на словах зашли слишком далеко во лжи, то Адам нас превзошел.
— Папа… — шепчет Ваня и сжимает мою ладонь, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу.
“Космонавт” лихо, будто не раз репетировал перед зеркалом, проворачивает липовый шлем с тихим щелчком влево и медленно его снимает, а у меня сердце в сильном ударе бьется о грудину.
13. Глава 12. Космонавт прилетел!
В панике у меня проскальзывает вопрос, а куда “космонавт” денет шлем, который он сейчас снимает, но к нему на помощь приходит мама. Пока я стою с открытым ртом и пытаюсь сообразить, что делать, она забирает шлем, и Ваня с криками кидается к Адаму.
Как в замедленной съемке, Адам подхватывает на руки Ваню, который обнимает его за шею, целует в щеки, лоб и нос и шепчет:
— Папа… папа… папа…
Я прикусываю кончик языка, чтобы сдержать в себе слезы. Что мы наделали? Два взрослых человека встретились, совершили ошибку, а в итоге под удар попал маленький мальчик.
— Папа… — Ваня обхватывает ладошками лицо Адама, и вглядывается в глаза с широкой и счастливой улыбкой.
Я жду, что он заподозрит неладное и узнает в папе того ночного гостя, который ему не понравился, но Адаму на руку играет детская непосредственность и доверчивость.
— Какой ты большой стал, Ваня, — говорит он и ласково улыбается.
Мама в стороне беззвучно рыдает, прижимая к груди шлем, но я все еще держусь. Из последних сил. И выпустила бы я из себя слезы не радости, а вины, страха перед будущим и сожаления, что мой сын был лишен простого счастья расти рядом с папой.
— Папа, — Ваня прижимается к щеке Адама своей и шепчет. — Я скучал…
— Я тоже скучал, сынок… очень сильно…
Вот она настоящее испытание для женщины: не сорваться в слезы в момент, когда ее ребенок слышит слова, которые так долго ждал.
— Мам, — Ваня оглядывается.
Ради сына я должна сыграть в спектакле Адама, который ловко перехватывает Ваню одной рукой, а другую отводит в сторону для того, чтобы обнять меня.
— Иди же к нам.
Как же я ошибалась тогда пять лет назад, когда думала, что я не испытаю большей боли в своей жизни. Тогда у меня хоть было право на истерику, сопли, слезы и крики, а сейчас я должна шагнуть к Адаму с улыбкой.
— Вернулся наш папа, — в отчаянии шепчу я.
Когда Адам меня обнимает, сильной рукой прижимает к себе и целует в макушку, на секунду меня простреливает острой и обманчивой надеждой в светлое будущее, в котором у Вани счастливое детство в полной семье, но ее прогоняет громкий старушечий голос: