Бывший муж. Мы не закончили - стр. 25
— За тобой гнались, и ты смогла оторваться? — усмехаюсь.
— Я бежала к тебе, вообще-то, — цокает Ленка, падая половинкой пятой точки на мой стол. Она похлопывает по карманам своей спортивной кофты, пытаясь что-то найти. Потом достаёт бумажку… Хотя нет, это не бумажка, а какой-то потрёпанный словно многовековой, мятый клочок. Протягивает его мне и, складывая руки на груди, ждёт.
Чего ждёт непонятно.
— Что это? — кидаю взгляд на начирканные гелевой чёрной ручке номер и имя, — Ты обменялась с кем-то телефонами и тебя пригласили на свидание?
— Не смешно, — фыркает, отчего я улыбаюсь, — Это тебе. Звони и записывайся на приём.
— Лен, — я становлюсь чуть более серьёзной, — Давай по порядку. Пока я ничего не понимаю.
— Это номер гениального врача. Я ,не побоюсь этого слова, именно так мне и сказали. Она долгое время работала в Израиле, сейчас вернулась вот в родной город. Уже начала принимать пациентов, правда, запись плотная, поэтому звони!
Лена округляет глаза и давит голосом. Комок какого-то забытого страха тут же подбирается к горлу. В ноздри ударяет фантомный запах больницы. Я ёжусь, словно от холодна, натягивая рукава по ладони.
— Васюш, она реально помогает женщинам уже больше двадцати пяти лет. Берётся даже за самые запущенные случаи, понятно, что гарантии никто не даст, но отзывы восторженные. У моей знакомой есть сестра, они не могли забеременеть семнадцать лет… Вась, семнадцать. А сейчас у неё сын.
Я встаю со стула, отходя к окну. Озноб бьёт крупной дрожью по всему телу. Мысленно я уже там, в том времени четыре года назад, когда казалось, что счастье совсем рядом. Что я буду держать свою дочь на руках, шептать ей самые глупые нежности на свете, а она будет смотреть на меня глазами Марка и улыбаться.
И каждый раз, когда я себе хоть на секунду позволяю помечтать о собственном ребёнке, меня скручивает. Тревога, паника, страх… Там ядерная смесь.
Мне сказали, чтобы я забыла. Одна неприятная акушерка дала мне понять, что я могу смело ставить на себе крест.
Господи, она прям так и сказал, в конце добавив, что в материнстве я не смогу себя реализовать.
По-хорошему бы в суд подать за такое нужно было, ну или хотя бы рассказать Марку, через какие унижения я прошла. Но в тот момент я просто проглотила.
Я проглотила всё дерьмо, что тогда со мной случилось.
И сейчас Ленка даёт мне эту надежду, которой я боюсь. Это дикий, необузданный страх.
— Васюш, — голос подруги становится чуточку теплее, даже с ноткой чего-то родного, словно мама тебя на ручках укачивает. Она подходит со спины и обнимает меня за плечи, — Хочешь, я с тобой пойду?
— Не нужно, Лен. Я уже решила брать малыша из детдома. А это, — оборачиваюсь к столу, кидая взгляд на бумажку, — Это не поможет.
— Ну как не поможет? — всплёскивает руками, — Гончарова! Ты же спортсменка, ты сильная, смелая! Да, я даже представить не могу, как тебе было больно. Да и не хочу даже примерять на себя твою боль… Но, Вась. Если бы твоих девчонок сняли с Олимпийских за якобы допинг, вы бы не стали во второй раз биться в закрытые двери?
Стали бы. Это мечта любого профессионального спортсмена. Олимпийские игры — это как признание самому себе в том, что ты достоин. Это высшая степень награды.
— Спорт и дети — разные вещи, Лен.