Бывшие. Няня по контракту - стр. 17
Девчушка вертит в руках открытый фломастер, и я замечаю, что выбранный чёрный цвет так и кричит о том, что у ребёнка проблемы.
Даже с точки зрения абсолютного дилетанта, коим я и являюсь.
Я не психолог. Не детский так точно. Но даже я понимаю – так быть не должно. Не могут дети видеть мир в чёрно-белом свете. Особенно любимые, желанные дети.
Холодов ведь любит свою дочь?
Вопросы множатся в голове, но я не хочу задавать их здесь и сейчас. Не хочу обвинять его и делать поспешные выводы. Поэтому снова глубоко вдыхаю и мягко, ласково говорю:
– Почему этот цвет?
Пальцы ловко вытягивают из детских рук пресловутый фломастер. Отбрасывают его куда-то назад, а я двигаюсь ближе к столу и вожу кончиком пальца по закрашенному телу русалочки. Штрихи крупные, гладкие. Лежат ровно и уверенно, говоря о том, что моя маленькая подопечная не сомневалась.
И это чуточку пугает. Сознательный выбор, без каких-либо колебаний.
Ева не знает, какие мысли бродят в моей голове. Ей не ведома логика взрослых и их тревога обо всем на свете. Она едва заметно жмёт плечиками и щипает себя за рукав ветровки. А после снова смотрит на меня своими огромными, беспечно-спокойными глазами, и я вдруг тихо смеюсь.
Эта девочка…
Она нереальна. Она рушит мои надуманные предположения, разбивает вдребезги теории и домыслы, что я успеваю построить за этот короткий срок. И невинно, непосредственно, как и подобает ребёнку, намекает на то, о чём не догадается глупый взрослый человек.
Будь у меня хоть три высших образования, я бы никогда не подумала о том, что русалочке может быть холодно. Просто холодно и всё. Вот ей и нарисовали кофту такого же цвета, что и на моей маленькой пациентке. Только и всего, а я…
Привыкнув мыслить стереотипно, я невольно теряюсь на пару секунд. Смеюсь, неловко и смущённо. А потом вдруг утыкаюсь носом в макушку малышки и ловлю себя на горьком чувстве зависти, оседающем где-то глубоко в душе.
Интересно, Холодов хоть знает, как же ему повезло?
Глава 8
Артём, сейчас
«Ты будешь мешать нам, Артём».
Брошенные Василиной слова снова прокручиваются в мозгу и ржавым гвоздем корябают по рёбрам. Я до сих пор держусь за ручку захлопнувшейся перед моим носом двери и никак не могу принять решение.
Что делать? Наплевать на Линину просьбу и ворваться в кабинет, чтобы лично проконтролировать процесс? Или все же довериться девушке, которую я не видел хренову тучу лет, и понадеяться на то, что она сумеет сделать то, чего не добились известные светила?
– Доверие, Холодов. Доверие.
Я повторяю себе под нос и титаническим усилием отрываю ладонь от металла.
Мне не нравится это признавать, но Ланская права. Если я буду давить на девчонок своим присутствием, ничего хорошего из этой затеи не выйдет.
Так что я заталкиваю поглубже свои маниакальные замашки и выкатываюсь на улицу. Хватаю ртом раскалённый воздух и шагаю к лавочке под раскидистым пыльным клёном.
Проведя кончиками пальцев по буквам «А+М», вырезанным на древесине, я опускаюсь на скамейку и ненадолго прикрываю веки. Чтобы чуть позже недовольно мотнуть головой от звука телефонного звонка, спугнувшего долгожданный дзен.
– Котик, привет, – беспечно щебечет Леночка и заставляет меня вспомнить о том, что за пределами территории клиники у кого-то есть другая жизнь.
Весёлая. Беззаботная. Без заморочек, проблем и неутешительных диагнозов.