Бывшие. Когда-то ты меня предал - стр. 28

Я поверила, что наконец-то у нас всё наладится. Ведь мы же родные люди.

Светилась вся от счастья, когда привела Илью. Наивная была.

Мама опять смогла меня “удивить”. Она весь вечер откровенно заигрывала с моим парнем, а я молча всё терпела.

Илья после этого, больше к нам в квартиру не заходил, хотя и обсуждать эту дичь не пытался. Не дал материной выходке встать между нами.

Постепенно я стала реже появляться дома.

Забывала рядом со своим сероглазым счастьем про всё на свете и думала, что так будет всегда.

Открываю глаза и снова эта невыносимая боль.

Через несколько секунд догадываюсь, что я в больничной палате. Смотрю на трубки в руке и силюсь вспомнить, как я здесь оказался.

Недавние события начинают восстанавливаться в памяти и я очень жалею, что мне не отшибло её совсем. Потому что я не то что Нике не помог, а ещё и сам умудрился “под раздачу” попасть.

Никита Михайлович появляется не хило так нагруженный. Сам меряет у меня давление и хмуро спрашивает про самочувствие.

– Башка разламывается по дикому, – жалуюсь доктору.

– Так тебя не слабо по ней огрели, – выражается не совсем медицинскими терминами.

– Чё всё так плохо? – тоже гружусь за компанию.

– Не у тебя, – машет разочарованно рукой. – Алексей, которого избили на днях, всё ещё без сознания, – неожиданно делится своими переживаниями. Тут же вспоминаю про свой дар – уметь нравиться всем без исключения.

– Это брат Ники? – уточняю. Михалыч молча кивает. – Вот уроды! – добавляю, с понтом ему это поможет. Но пацана реально жалко. С нисхера “под пресс” попал.

Пришибленный док ставит мне укол, предупреждая, что я сейчас вырублюсь. Обещает при этом, что завтра мне должно полегчать.

Сознание затухает вместе с мыслями о Лёхе из соседней палаты.

Очухиваюсь только на завтрашний день, когда на улице уже светло.

В голове всё ещё шумит, но боли не чувствую.

– Как Лёха? – спрашиваю, как только Михалыч заходит ко мне в палату. Он качает отрицательно головой в ответ и отводит глаза.

Все свои проблемы отодвигаю на задний план и думаю про малого.

– Вчера вечером Роман звонил, спрашивал, как ты, – говорит Михалыч.

– Да чё со мной будет, – хмыкаю, не скрывая недовольства, снова вспоминая, как я здесь оказался.

– Можешь вставать, но сильно не геройствуй, – предупреждает наш врач.

– Скажите мне, когда Лёха в себя придёт, а то я тоже подганиваю за него, – прошу неуверенно, потому что даже не знаю пацана.

Михалыч впервые улыбается и обещает мне первому рассказать хорошую новость.

Начинаю подниматься только после ухода дока.

Голова дико кружится, но я всё равно встаю. Знаю уже, что если продолжу дальше лежать, то будет хуже.

Похожее я испытал уже на собственной “шкуре”, когда очухивался на зоне, после очередной, почти ежедневной выдачи “звездюлей”.

Прессовали меня жёстко, но не убивали. Хотели сломать меня изнутри. Но я каждый раз поднимался, чтобы не доставлять этим мразям удовольствия.

Медленно хожу по пустой палате и через пару часов выхожу в коридор.

В этот момент из соседней палаты выходит Михалыч с телефоном у уха и с улыбкой до ушей.

Догадываюсь сразу, что главный пациент, из-за которого вся больница и не только, на ушах стоят – наконец-то очухался. И сам выдыхаю с облегчением.

Естественно я в курсе, что Нике Михей ничего не сделал и это потому что Клим с Бодрым во время успели.