Бывшая - стр. 12
С некоторых пор зрительный зал кажется большим и враждебным. Воздух затхлый и пропитался пылью. В узком проходе нахожу свою гримëрку, номер двадцать семь на двери с перечислением фамилий, среди которых: «Варвара Заболоцкая». Включаю лампочки, они белоснежным ореолом освещают зеркало. Смотрю на свое отëкшее лицо, щупая синяки под глазами. Гримерку я делю ещё с одной актрисой, её зовут Элла и, несмотря на юный возраст, она давно трудится в этом театре на главных ролях.
Сегодня ранний сбор, труппа давно не играли этот спектакль, будем вспоминать, разминаться, распеваться, настраивать свет, звук. Спектакль сегодня в пять. Мы ставим братьев Карамазовых по Достоевскому, я играю Лизу Хохлакову.
Раньше в такие дни я чувствовала радостное предвкушение, теперь мне как-то ровно.
По громкоговорителю приглашают всех артистов, я прячу свои вещи в тумбу и разворачиваюсь к выходу. Заглядываю в моечную. Это обязательный ритуал, если хочешь ходить по сцене — надень сменку, либо вымой обувь. Артисты уважают сцену, она для них главная богиня. Они преклоняются перед ней. Омываю подошвы душем и иду к кулисам, мысленно повторяя реплики.
Репетиция длится два с половиной часа, ко мне нареканий нет, но ошибаются другие, поэтому я раз за разом повторяю свои слова. Немного раздражает, что некоторые ребята ничего не помнят и, вообще, как будто с похмелья. Сегодня это просто работа. Нет никакой сказочной ауры или неземного провидения. Театр — тот же самый магазин, как супермаркет впечатлений.
Около двух все идут на обед. Кто-то заказывает пиццу, ещё кто-то суши, я такой роскоши позволить себе не могу, поэтому, соврав, что иду в кафе, сворачиваю в магазин и беру пачку вафель.
Через пару часов бесконечных повторений одно и того же текста нас приглашают занять свои гримерки, где девушки-мастерицы трудятся над нашими лицами и прическами, помогая войти в образ. От запаха лака щиплет глаза, раздражают начесы и шиньоны, от шпилек чешется голова. Когда меня выпускают готовиться к выходу, я засовываю в рот пробку и начинаю речевую разминку, повторяя скороговорки.
Вокруг меня шум. Кто-то распевается, кто-то повторяет текст, кто-то кашляет, прочищая горло. А есть те, кому скучно, и они валяют дурака. Безразлично повторяю: «Два щенка щека к щеке щиплют щётку в уголке», бесконечно прокручивая в голове, что моя жизнь течет неправильно. Я ошиблась и всё в ней сделала не так.
После спектакля нам приносят виноград и шампанское, цветы и конфеты. Все радуются, смеются, в гримерку врываются дети. Маленькие отпрыски актеров и актрис, задействованных в спектакле. Камень на душе набирает ещё два килограмма. Даже дышать больно.
В Москве у меня была лучшая, яркая роль второго плана, через пару лет наш постановщик пророчил мне главную, но… ко мне некому было прийти в гримерку. Ради чего выступать на сцене, если тебя не увидят самые близкие и родные люди? В Москве у меня были только общежитие, учёба и театр. Богемная жизнь меня интересовала мало, всё, чего мне хотелось — это добиться мастерства, получить знания. Но аплодировать мне было некому. Я ездила домой, как могла, но, конечно, не так часто, как хотелось бы, слишком редко для матери.
Я считалась перспективной актрисой и у меня были неплохие виды на карьеру. При этом дело было вовсе не в романах. Мне повезло, наш режиссёр был нетрадиционной ориентации, а продюсер телесериала и вовсе оказался женщиной. Просто моё лицо ей казалось идеально подходящим. Мне не пришлось добиваться ролей через постель, да я и не смогла бы, хотя об этом ходили легенды. В действительности у меня не было никакой личной жизни, ни для карьеры, ни для души.