Бывшая Москва - стр. 10
Конвейер ожил, перерыв закончился, и снова поползли нескончаемые пластиковые заготовки, которые надо было вынимать из картонных форм, слегка сглаживать грубые дефекты на поверхности напильником и снова опускать на ленту. Сегодня это были глубокие миски неопределенно-бурого цвета, обычного для изделий из переработанного пластика. Иногда на поверхности проступали следы не до конца растворившейся крышечки, фрагмент детской игрушки… В Городе постоянно не хватало обычных бытовых вещей. В отличие от Скворцовых, у которых сохранились изрядные запасы от старших поколений семьи, многие использовали картонную посуду и стремились разжиться хотя бы пластиковой. Поэтому время от времени важные государственные заказы на канцелярские принадлежности, секции для перегородок, пластиковую плитку и тому подобное чередовались с такими вот простыми заказами.
Несколько ламп, кое-как освещавших середину цеха, одновременно моргнули и потухли, конвейер, по-особенному противно скрипнув, снова остановился. Наступила почти полная темнота, потому что свет из узких окон был совсем слабым.
— Что случилось? — спросила Маша у проходившего мимо ремонтника.
— Похоже, генератор сдох, — ответил он.
— Девочки, может нас отпустят? — предположила ближайшая Машина соседка.
— Как же, дожидайся, — откликнулась невидимая в темноте девушка с другой стороны конвейера.
Они стояли и ждали, не решаясь что-либо предпринять, пока не послышался зычныйголос начальника цеха:
— Сегодня генератор вряд ли починят. Можете расходиться по домам. Только не передавите друг друга в дверях. Смену всем закрою с вычетом трех часов. Доложу начальству, пусть сами решают, нужно потом отрабатывать или так сойдет.
— Все-таки Платонов нормальный мужик, — обрадовалась еще одна работница, которая стояла неподалеку от Маши, — не стал вредничать. А эти три часа, может, как-нибудь спишут или забудут.
Все потихоньку разобрали свою верхнюю одежду и сумки (по счастью, вещи складывали у той стены, где были окна, поэтому ничего не потерялось), начали подтягиваться к выходу, стараясь не толкаться, ведь многим уже довелось на себе испытать, каково оказаться в потерявшей разум толпе. Маша тоже выбралась из цеха, миновала пост на проходной и оказалась на улице.
Ее догнала рыжая Наташка, с которой Маша, можно сказать, дружила:
— Ты куда теперь? Давай прошвырнемся на склад? Вдруг что-то приличное завезли по цеховым карточкам?
— Нет, я домой… До послезавтра.
— Ну, удачи.
Маша нырнула в метро. Вообще-то она планировала идти домой попозже, а неожиданно появившиеся свободные часы провести в своем любимом парке. Разумеется, парк — это слишком пафосно сказано. Просто огороженная старинным каменным забором территория с аллеями, по краям которых там и сям торчали стволы засохших деревьев. Деревья шустрые граждане почему-то не успели распилить на дрова, хотя охраны не было. На первый взгляд, картина нарисовывалась безрадостная. Но все равно Маше нравилось сидеть в одиночестве на ветхой скамейке, наблюдать за тем, как на дне глубокой ямы с зацементированными стенками ветер перекатывает обрывки бумаги, мелкие веточки и прочий мусор. Там, где кончался асфальт, едва заметно пробивалась трава — зеленовато-сизая, вялая, но все-таки живая.
Дома было еще безрадостнее, тем более у матери был сегодня выходной, а лишние три часа терпеть ее угрюмое молчание не хотелось.