Бывшая моего брата. Я ненавижу ее... - стр. 41
Я прикусываю язык, словно мечтаю лишить его возможности шевелиться.
— Никогда, — ворчу я и, поднявшись на ноги, проскальзываю мимо Паши, чтобы избежать нежелательных расспросов и смыть с себя в душе вчерашний день.
Затем я все же завтракаю и собираюсь, на ходу пытаясь дозвониться до Костика, который почему-то не отвечает. Тогда я оставляю ему сообщение с просьбой перезвонить мне при первой возможности. И только после позволяю Паше отвезти себя в больницу, где после длинных очередей и обследований мне наконец ставят диагноз: легкое сотрясение и пара ушибов. Я получаю рецепт на таблетки и мазь от синяков. В остальном проблем нет. И если сначала у меня в планах и было включить свое упрямство и явиться на работу, то после пяти часов, проведенных в ЦРБ, единственное, чего мне хочется, — это моя теплая постель и мурчащий комок на груди.
Но когда я все же захожу в свою одинокую квартиру, то вместо желанного отдыха лежу и, пялясь в потолок, просматриваю в своей голове киноленту, где в главной роли выступает самодовольный Айдаров. Больше всего на свете мне хочется никогда не вспоминать о нем и не ощущать его проклятый аромат, который, кажется, до сих пор присутствует в легких, что совершенно необъяснимо после больничной вони, забившейся в мои ноздри на весь остаток сегодняшнего дня.
Но готова поклясться, если сейчас закрою глаза, почувствую древесный запах мужского одеколона, а тело покроется ненормальными мурашки от одного воспоминания о горячей крепкой груди, прижимающейся ко мне. И даже кажется, что близкое присутствие этого мужчины все еще греется под моей кожей.
А все потому, что я зачем-то вспоминаю. Как он ловит меня. Как сильные руки сжимают мое тело. Как его вспыльчивое сердце бьется о мою спину. И как он злится после. То ли на меня, то ли на себя… не знаю. Больше он не говорил со мной. Молча вручил мне чашку чая, а потом в той же странной тишине контролировал своими неожиданно ставшими темно-синими как ночь глазами каждый глоток. И нет, ни один из нас не сказал больше никакой гадости. Мы молчали. Как два идиота. Вокруг было так тихо, что, боюсь, он мог слышать, как билось мое потрясенное непонятной мне заботой сердце.
А затем Айдаров добил меня своим джентльменством, когда помог спуститься со столешницы и проводил до дивана в гостиной, сам сел в кресло, и мы снова продолжили сидеть в тишине, нарушаемой лишь звуками фильма, шедшего по телевизору. Смешно! Но сейчас я даже не вспомню, о чем он был.
Однако мне не стоит забивать себе голову поведением Хакима. Наивность — это последнее, что я должна демонстрировать этому мужчине, ведь я знаю: когда мы увидимся вновь, там, где не будет ночи и слепых стен, он снова начнет вести себя так, словно я блоха под подошвой его дизайнерских ботинок.
Прикрыв глаза, переворачиваюсь на бок и, не дав сбежать встревоженному коту, прижимаю его к груди.
— Он помог мне, потому что я сестра его друга, — шепчу в макушку животному. — Но это ничего не значит.
И кот соглашается со мной, боднув меня в подбородок.
Вот так я и засыпаю, прижимая теплого мурчащего живоглотика, рядом с которым даже головная боль сворачивается калачиком и засыпает вместе с нами. И с грустным пониманием: а Костик так и не перезвонил.
18. Глава 18
Три дня спустя. Офис