Быть русским - стр. 56
Нет, он остался прежним. Отважным проповедником, пастырем «русских мальчиков», неистовым в своих ошибках батюшкой «из народа». Ради блага России, как он его понимал, решивший примириться со своими мучителями-коммунистами. Он верил в их раскаяние и возвращение к православию.
Перед тем, как уйти за кулисы, отец Дмитрий благословил собравшихся наперстным крестом. В лицо хлынула горячая грусть, сами собой глаза закрылись от слёз. Со сцены объявили о начале студенческого концерта. Я раздумывал, стоит ли незаметно выскользнуть из зала и где-то у запасного выхода попытаться найти его, перемолвиться несколькими словами, попрощаться. Но так и не решился.
Несомненно, КГБ не простило мне годы близости с Дмитрием Дудко. Из гонений, которые испытали люди его окружения, мне выпала лишь малая доля. Но и этого хватило, чтобы моя жизнь в СССР оказалась перечёркнута жирным крестом. Он молился за всех низвергнутых властью на дно жизни. Его последнее благословение в бывшей церкви святой Татьяны я воспринял как прощальное, накануне нового отъезда на Запад, как мне тогда казалось, окончательного. Железнодорожный билет до Женевы был уже куплен на пятое марта.
Весна в Швейцарии
В январе 1992 священник Александр Шаргунов познакомил меня с профессором Патриком де Лобье, директором Международного центра христианского образования при Женевском университете.
– Позвоните, вы ведь французский знаете. Он какую-то группу набирает для обучения. Только осторожнее с ним, наверняка это какая-то экуменическая затея. Вот телефон в его гостинице, сошлитесь на меня.
Вечером мой звонок сразу застал его в номере. Де Лобье выслушал внимательно и дружелюбно. Подтвердил, что собирает группу православной молодёжи для университетского спецкурса по изучению западного христианства. Объяснил, что зачисления в группу, нужно написать по-французски краткую автобиографию, упомянуть о религиозных убеждениях, образовании и сфере интересов. Я предложил встретиться вечером следующего дня.
– Ну, если вы успеете всё приготовить, буду ждать вас завтра в шесть часов в восточном холле гостиницы «Россия».
Опознать его оказалось просто. В пустынном зале рядом с барной стойкой одиноко сидел перед чашкой кофе и раскрытой папкой с бумагами человек с худым горбоносым лицом и крупным морщинистым лбом. Я окликнул его по имени. Профессор привстал из-за столика, приветственно тряхнул мою руку, пододвинул стул и подозвал официанта. Я перевёл:
– Ещё кофе и… и чай с лимоном. Всё!
Улыбающиеся карие глаза пристально вглядывались в меня в течение всего разговора. Собеседник одобрительно кивнул, услышав имена Дмитрия Дудко и Александра Меня, вздохнул при упоминании о КГБ, покачал головой после рассказа об исключении из аспирантуры МГУ и Института искусствознания:
– Ужасное было время. Вы ещё один свидетель.
Минут десять он расспрашивал меня о русском православии, отношении к церкви, о некоторых общих знакомых в Москве и Париже – Аверинцеве, Игоре Виноградове, Каррер д´Анкосс – и моём проекте возвращения верующим важнейших святынь.
– Рад был познакомиться! – он поднялся из-за стола. – Я посмотрю вашу биографию и на днях позвоню.
Через день де Лобье торжественно сообщил по телефону:
– Ваше досье принято! Поздравляю! В посольстве Швейцарии вам выдадут визу на три месяца, с марта до мая. Расходы на дорогу оплатят в Женеве. До встречи!