Быть русским - стр. 49
– Кто-то сказал: стремись к невозможному, чтобы достичь хоть чего-то.
– Что-о? Какие храмы ты в России хочешь реставрировать?! Газет не читаешь? Страны нет!! – глаза Андрея потемнели, похоже, он хотел убедить не только меня, но и себя. – Вместо одних придурков к власти рвутся другие! И придут, можно не сомневаться!
Ответить было нечего. Я нахмурился, вздохнул, и мы вместе побрели в церковь. О России можно было лишь молиться.
Вечером Филипп протянул мне ответ на бланке брюссельского журнала «Esprit»:
– Я послал им твою статью о художниках-космистах, но надежды было мало. Они только теорией искусства занимаются.
Рецензент писал об отказе от публикации моего эссе об «Амаравелле» из-за «слишком частного» и «совершенно неизвестного» сюжета.
Подумалось:
– Не знают и знать не хотят. Поразительное самодовольство! Ладно, тем хуже для них.
Наутро в церкви на улице Лекурб мне протянули после службы листовку: «Солидарность: Франция – Европа – Россия». В ней сообщалось, что русские эмигранты и православные французы после августовского переворота в Москве создали ассоциацию поддержки «исторической России». Президентом стал Жан Дабезье, секретарём избрали Елену Жеделягину, в члены вошло «некоторое число известных людей, занимающих важные посты в разных областях». Я вздохнул. Всё это казалось тщетным. На глазах рушилась великая держава. Казалось, вместе с нею исчезнет в хаосе и русская цивилизация. Несомненно, что-то подобное чувствовал Филипп. Удивлялся растущей поддержке ассоциации «Résurrection», но всё яснее давал понять: мне пора уезжать.
В гостях у Каррер д’Анкосс
О встрече со знаменитой Элен Каррер д’Анкосс я договорился по телефону сразу после возвращения из скита. Её секретарь в Институте политических наук мадам Сержан записала моё имя и цель визита. Через день она назвала мне день, час и её домашний адрес. Ждать пришлось почти две недели, до одиннадцати утра 11 сентября. По дороге от метро «Пасси» до улицы Райнуар я боролся с сомнениями. Да, она согласилась встретиться, знала о сборе подписей под моим призывом, но насколько для неё, академика, автора десятка книг о России и СССР, были важны связи русским церковным наследием, с православием?
Расспросы прохожих вывели на улицу с высокими помпезными домами вековой давности. На домофоне нужно было набрать не цифры, а несколько букв. Я представился по-французски, и дверь толстого стекла с плотной узорной решёткой открылась. На площадке шестого этажа меня поджидала изящная сухощавая блондинка с крупными зеленоватыми глазами. Мы обменялись улыбками, и хозяйка провела меня вглубь роскошной квартиры. Гостиную заполнял слепящий свет солнца, за окном простиралось огромное пространство, на дне которого тонула Сена.
– Вы предпочитаете говорить по-французски или по-русски? – она указала на кресло около старинного низкого столика, села в другое напротив, поймала в моих глазах нерешительность и тут же перешла на чистейший русский:
– Расскажите немного о себе, если вас это не смущает. Вы взялись за большое дело…
Языковая робость перед знаменитостью и блистательной женщиной была преодолена, словно звуковой барьер. Она ничуть не спешила, но по привычке я уложился в пару минут и сходу спросил:
– Позвольте спросить, среди ваших предков по материнской линии действительно были графы Комаровские? Так рассказывала моя московская знакомая из этого рода.