Бутлегер - стр. 19
Фермерство, как образ жизни, я назвал исключительно потому, что никаких больше вариантов не имелось, да и звучала эта версия более-менее прилично.
– Who paid for your passage? (Кто оплатил ваш проезд?)
– Сам. Копил.
Вот тут я затрудняюсь пояснить, почему ответил именно так. Пожалуй, сработала какая-то чуйка или знания, имевшиеся у Джованни. Я точно понимал, что вопрос о спонсорской помощи и проезде очень важный для того, чтоб пройти регистрацию.
– Do you have a job waiting? (У вас есть работа, которая ждет вас?)
– Нет. Но я готов к любому труду.
– Do you have any relatives in the U.S.? (Есть ли у вас родственники в США?)
Сердце внезапно екнуло. Видимо, это тоже был какой-то внутренний звоночек, предупреждающий – будь очень осторожен в словах, Джонни.
– Да. Дядя. В Нью-Йорке живет.
Чиновник поднял, наконец, взгляд. Он у него был холодный, откровенно скачающий и «размытый». Думаю, за этот день бедолага уже столько насмотрелся таких, как я, что ему все мы обрыдли до тошноты.
– Address? – Спросил он коротко. Видимо, подразумевалось место жительство дяди. Хреновый вопрос… На него у меня ответа как раз не имеется.
– Я… не знаю точного адреса. Знаю только, что в Манхэттене. Маленькая Италия. Он… владелец магазина.
Честно говоря, ожидал после этого ответа других уточняющих вопросов. Например, а что за магазин? А как это я не знаю, где живёт родственник? А за каким хреном меня вообще понесло в Нью-Йорк, если я не в курсе столь обычных, но важных вещей.
Версия про магазин была самой безобидной. Чем еще заниматься приличному итальянцу в Америке? Неприличные-то понятно. Они все при деле. Однако думаю, что ответ: «Мой дядя, возможно, является членом местной мафии» вряд ли успокоил бы чиновника.
Странное дело, но версия с торговцем прокатила. Очкарик кивнул и поставил галочку в карточке.
– How much money do you have? (Сколько у тебя денег?)
Я молча сунул руку в карман и высыпал на стол жалкие гроши – всё, что осталось от сбережений Джонни после того, как он оплатил проезд на корабле. Эти монеты, кстати, вернул мне Кевин. Когда вытащил нас с Патриком из трюма. Затрудняюсь ответить, было денег больше до того, как ирландец избил Джованни, или одноглазый всё-таки честный человек. Думаю, второй вариант маловероятен.
Чиновник презрительно фыркнул. Похоже, мое финансовое состояние не сильно его впечатлило.
– Are you an anarchist? A polygamist? A criminal? (Вы анархист, многоженец, преступник?)
– Нет!
Я еле удержался от того, чтоб не ляпнуть: «Ясен хрен! Все сразу!». Потому что сам вопрос показался мне неимоверно смешным. Ну какой преступник признается в том, что он преступник? И при чем тут количество жен?
Чиновник что-то написал в огромной книге, шлёпнул штамп на какую-то бумажку и бросил её мне через стол вместе с моими жалкими монетами.
– Next! (Следующий!)
Я едва сдержал вздох облегчения. Прошёл! Патрика допрашивали дольше, но и его в итоге пропустили.
Мы покинули зловещее кирпичное здание Эллис-Айленда и вышли на пристань. Перед нами, через небольшой пролив, раскинулся Манхэттен – огромный, шумный, чужой и пугающий. Холодный ветер с Гудзона пробирал до костей.
И тут я увидел его, моего «друга» Кевина. Он стоял у причала, опершись плечом о деревянный столб, а рядом с ним ошивались двое дружков. Ирландец, заметив нас с Патриком, улыбнулся, но в этой улыбке была опасная злость.