Бурный финиш - стр. 20

Как обычно, во время взлета и посадки Билли стоял и держал головы двух лошадей. То же самое проделывал я с другой парой. Самолет был теперь полупустой, и я думал, что Билли постарается устроиться подальше от меня. Но одиннадцать часов существования без присмотра Ярдмана и выпитое в аэропорту пиво сделали свое дело. Экипаж был в кабине, а Джон в гостях, у своей шлюхи.

Я был в полном распоряжении Билли.

И Билли решил не упускать удобного случая.

– Такие, как ты, вообще не должны жить, – сказал он с очаровательной прямотой. Ему пришлось, правда, сказать это очень громко из-за шума моторов.

Я сидел на брикете сена, прислонившись спиной к задней стенке салона, и глядел на него. Он стоял в трех шагах от меня, широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесия.

– А такие, как ты, стало быть, соль земли? – осведомился я.

Он сделал шаг в мою сторону, и тут самолет угодил в воздушную яму. Машину тряхнуло, и Билли полетел на пол, упав на бок. Шипя от злости, словно это я сбил его с ног, он поднялся на колено и, приблизив свое лицо почти вплотную к моему, сказал:

– ...твою мать.

Вблизи я еще раз убедился, насколько он молод. Кожа у него была гладкая, как у ребенка, длинные густые ресницы окаймляли бледно-голубые пронзительные глаза. Русые волосы слегка завивались на затылке. Спереди он был подстрижен коротко, сзади – длиннее. У него были мягкие полные губы, прямой нос. Удивительно бесполое лицо – слишком гладкое для мужчины, слишком грубое для женщины. В нем не было мощи, рождаемой мужским личностным началом, но в то же время в его теле бушевала какая-то первобытная дикая сила. Достаточно было заглянуть ему в глаза, чтобы это почувствовать. Я ощутил какое-то странное леденящее шевеление в животе и в то же время понял, что расположения Билли добиться невозможно, сколько бы старания, теплоты и рассудительности я ни выказывал.

Он начал довольно кротко.

– Такие, как ты, – проорал он, – думают, что им принадлежит мир! Слюнтяи из чертова Итона!

Я промолчал. Он придвинул свое искаженное гримасой презрения лицо ближе.

– Думаешь небось, что ты что-то особенное, да? Ты и твои паршивые предки.

– Ничего в них особенного нет! – прокричал я ему в ухо.

– В ком?

– В моих паршивых предках.

У Билли отсутствовало чувство юмора. Он никак не отреагировал на мои слова.

– Да и ты, кажется, родился не из желудя, – спокойно напомнил я. – У тебя предков столько же, сколько и у меня.

Билли встал и отступил на шаг.

– Правильно, – сказал он. – Давай смейся над теми, кто ниже тебя.

Я тоже встал и, покачав головой, пошел проверить лошадей. Я терпеть не мог бессмысленных споров даже в спокойном тоне, а уж когда приходилось напрягать голосовые связки – и подавно. Все четыре наших пассажира спокойно стояли в боксах, пожевывая сено. Я похлопал их по шеям, удостоверился, что они в порядке, и уже подумывал, не пойти ли мне в кабину пилота, чтобы сменить общество на более дружеское, как передо мной опять возник Билли.

– Эй! – крикнул он, махая мне одной рукой и показывая другой в хвост самолета. – Погляди-ка, что там?

На лице его была тревога.

Я протиснулся между стеной самолета и боксом и оказался рядом с Билли. Как только я подошел к нему, тревога на его лице перешла в злобу.

– Ты только посмотри, – повторил он и ударил меня кулаком в живот.