Бумеры, или Мы и девяностые - стр. 17
Эта поездка словно переродила Зину. Только теперь она поняла, что ей нужно делать – служить искусству, пусть не в качестве художника, но посредника между великими мастерами и народными массами.
Зина поступила в аспирантуру. За два года она написала диссертацию об искусстве итальянского Возрождения. В Зининой работе прослеживалась связь времён. Она находила в итальянском Возрождении некие поворотные моменты, рычаги мирового искусства и пыталась перенести всё это на современность, апеллируя к андеграунду.
В диссертационном совете Большого университета ей намекнули, что с такой спорной работой шансы на защиту невелики. По счастью, в одном из крупных вузов Санкт-Петербурга открылся ещё один совет по нужной специальности. Диссертацию приняли к защите. Аркадий помог финансово (в тот момент Сева, покинувший мусорный завод, занимался поисками работы, так что семья не жировала). И зимой 2007-го она вошла в большой зал, где сидели двадцать суровых, скептично настроенных и надутых, как мыльные пузыри, бумеров. Каждый из них знал толк в подсиживаниях, наветах и травлях. Они были измяты и потрёпаны корпоративными сварами, учёными дискуссиями, жёсткой борьбой. Они имели регалии, степени и звания, которые человеку непосвящённому даже выговорить страшно…
Зина не имела ровным счётом ничего. Она умудрилась прийти к своим тридцати двум горячей, мечтательной, наивной, «подающей надежды» девочкой.
Она выступила. Потом настала очередь научного руководителя, далее – оппонентов. Затем были обсуждения. В течение полутора часов её песочили и перебрасывали друг другу, как замусоленный мячик.
– Итальянское Возрождение – избитая тема, – изрёк патлатый бумер раннего периода. – И, кстати, почему диссертант не ссылается на монографии Трошкина и Кукушкина?
– В наше время такая почтенная специальность, как теория и история искусства, не предоставляла возможности всякому высказывать свои сумасбродные идеи, – проскрипела седая высушенная дама, поздний образчик «молчаливого поколения». Зина решила, что та большую часть жизни провела в молчании, а недавно осмелилась заговорить, и, видимо, ей понравилось.
– Сейчас не ваше время, – буркнул моложавый круглолицый бумер пограничного периода. – И вообще, наука рождается в полемике!
– Полемика этой… молодой особы – с кем? – высокомерно подняла брови высушенная дама.
– Да хотя бы с вами, – огрызнулся круглолицый бумер.
– Вы, искусствоведы, слишком вольно обращаетесь с методологией, – тыча в круглолицего бумера крючковатым пальцем, проблеял старый лысый бумер. – Не забывайте, что у нас совет по философии, а не по культурологии или искусствоведению…
– Да разве тут забудешь, – вмешался пожилой бумер с юными синими глазами. – Господа философы ведут себя так, словно других наук и в помине нет!
– Подождите со своими дилетантскими умозаключениями. – Высушенная дама махнула тёмной, похожей на вяленую воблу рукой. – Вот вы, – она указала подбородком на круглолицего бумера, – отдаёте себе отчёт в том, что грубите женщине?
– Женщине? Позвольте! Всем известно, что женщина-философ – не философ, а мужчина-философ – не мужчина! – брякнул круглолицый бумер и, не удержавшись, забулькал, надувая красные щёки.
Пожилой синеглазый бумер, напротив, сделал суровую мину, но глаза его выдали. По залу пронёсся ропот; два-три человека вскочили со своих мест, жестикулируя, что-то доказывая.