Бумажный занавес, стеклянная корона - стр. 34
Позади раздались шаги.
– Георгий? – удивился Бабкин, обернувшись. – А я-то думал…
– Что мне мозг выносят? – без улыбки спросил Жора. – Угадал.
– Весь вынесли? – не удержался Сергей.
– Не. Вот столечко осталось.
Жора почесал нос и с неожиданной откровенностью добавил:
– Не выдержал я, сбежал.
Бабкин понимающе кивнул. Говорить тут было не о чем. Посочувствовать мужику, что он устроился охранять психованного засранца? Жоре от его сочувствия ни жарко, ни холодно.
«Кто бы мне посочувствовал».
– Куда он пошел-то?
– Кажись, в оранжерею.
Сергей вспомнил ангелочков в зарослях фикусов. Представил, как Джоник мечется среди них, насмешливых и пухлых, как бесится и матерится, а крайний ангелочек с двусмысленной улыбкой целится в него из лука.
– Ладно, – телохранитель махнул рукой. – Пойду перекурю и снова на трудовой пост.
– Может, не будешь торопиться? Пускай остынет.
Жора слегка двинул челюстью, что означало скептическую ухмылку:
– Не, он надолго завелся. Ты тоже, это… принял участие.
– Ну, извини. – В голосе Сергея не звучало ни малейших признаков раскаяния. Бабкин умел дозировать вину и наотрез отказывался брать на себя лишнее. Угрызений совести за то, что он подвел Илюшина, ему вполне хватало, чтобы еще волочить на себе груз ответственности перед телохранителем.
Жора хмыкнул, отлично поняв, что извиняются перед ним чисто формально, и ушел.
«Фейерверки. И позвонить Макару».
Однако когда Бабкин, немного помыкавшись в коридорах, выбрался наконец в сад, он обнаружил там лишь Иннокентия, запускавшего один салют за другим в еще светлое небо.
– А где все? – удивился он.
– Празднуют, – флегматично ответствовал Кеша, поджигая очередной снаряд. – Кто где.
– А… почему не смотрят?
– Решили, что в темноте огни будут выглядеть гораздо зрелищнее.
Бабкин озадаченно уставился на распорядителя.
– Мне доверили выбрать лучшие, – объяснил тот, не дожидаясь очередного вопроса.
– Пробный запуск?
– Что-то в этом роде.
Камердинер бесстрастно взглянул в небеса, где распускались фиолетовые хризантемы, и сделал пометку в телефоне.
– Вот это всем должно понравиться, – пробормотал он. – Особенно Татьяне Вадимовне. Вдохновенная душа!
И тут Бабкин не удержался.
– Вдохновенная душа совсем не то, чем кажется.
– А здесь это ко всем относится, – спокойно отозвался Кеша. – И к вам особенно.
Он покосился на Сергея. Сыщику невысокий камердинер едва доставал до плеча, так что взгляд получился снизу вверх, но при этом Бабкин сделал неприятное открытие: Иннокентий обладал той же способностью, что и Макар Илюшин. Оба умели смотреть так, что собеседник ощущал себя не то гномом, не то пигмеем.
Сергей откашлялся и понял, что пора исчезнуть, пока Кутиков не рассказал ему о нем самом еще что-нибудь. Джоник утверждал, что ни одна живая душа в доме Грегоровича не будет знать, чем в действительности занимается Бабкин. Но чем дальше, тем больше Сергей в этом сомневался.
«Надо отыскать хмыреныша и спросить, кому он проболтался».
– Лично мне вот эти желтенькие нравятся, – пробормотал он, указав в небо, где искрил золотой салют.
И ретировался.
Дом, еще недавно молчаливый, наполнился смехом и голосами. Где-то на втором этаже пел Шаляпин, и Сергей задумался, слушают ли все эти певцы и певицы записи собственных выступлений. Никита Вороной наверняка слушает. Упивается звуками своего голоса. Растроганно прижимает руку к сердцу на последних тактах, готовясь утонуть в шквале воображаемых аплодисментов.