Бумажный лебедь - стр. 29
Это продолжалось целую вечность. Не мужчина, а ненасытное животное! Он кончил, коротко и хрипло выдохнув. Я тоже выдохнула, осознав, что все время была напряжена, словно находилась на кухне вместе с ним.
Женщина что-то сказала – тихо, я не расслышала. Мне показалось, что Дамиан засмеялся. Я отвергла эту мысль: не могла представить его смеющимся. Какое-то время они вполголоса переговаривались. Потом я услышала шаги наверху.
Дамиан расплатился с мужчинами, с женщиной или сразу со всеми. За топливо и воду для яхты и отличный перепих для владельца. Все было готово к отплытию. Я упустила свой шанс – теперь возможности сбежать уже нет. Гул моторных лодок утих.
Дамиан вернулся в каюту. На нем все еще красовалась бейсболка. Не думаю, что он снимал ее при проститутке. Может, вообще не раздевался полностью: просто спустил штаны и поимел свою гостью у двери.
Он пристально посмотрел на меня. Я лежала в одних шортах и бюстгальтере, с раздвинутыми в стороны ногами.
– Ужин готов. – Он вынул тряпку у меня изо рта.
– Не хочу есть.
Он не спеша отвязал меня от кровати.
– Похоже, ты забыла, какие здесь правила, – сказал он тихо, погладив мой перевязанный палец.
Больше слов не требовалось. Я ненавидела Дамиана и ненавидела себя за то, что позволила ему взять верх. Я побрела на кухню, потирая покрасневшие запястья. Дамиан развернул лоснившийся от жира бумажный пакет и выложил на тарелку несколько хот-догов. Мне бы сразу на них наброситься, после рыбной-то диеты, да только запах шлюхи перебил мне аппетит. Сушилка для посуды валялась на полу, как и другие вещи, сметенные со столешницы.
– Ешь. – Дамиан уже умял свою порцию и начал разбирать продукты, которые купил.
Заполнив холодильник, он достал консервный нож и открыл банку сгущенного молока, затем перелил содержимое в чистую склянку и закрыл крышкой. Видимо, такое молоко хранилось дольше свежего. Дамиан занялся приготовлением кофе.
Мое внимание привлекла зазубренная крышка от консервной банки, лежавшая в мусорном ведре прямо у ног. Я наклонилась. Дамиан по-прежнему стоял ко мне спиной.
Я зажала крышку в ладони, чувствуя ее острый зубчатый край. Сгодится, чтобы перерезать яремную вену.
На счет «пять», Скай.
Я глубоко вдохнула и мысленно посчитала.
Раз, два, три, четыре, пять…
Дамиан повернулся, и я ударила. Все бы хорошо, однако он перехватил мою руку, прежде чем я смогла ранить достаточно глубоко. Черные глаза расширились от боли, и он с размаху влепил мне пощечину. Меня отбросило к стене, на щеке расцвел красный отпечаток ладони.
Дамиан зажал порез рукой. Я хотела, чтобы стойку, на которую пролилась моя кровь, теперь захлестнула его собственная. Я хотела, чтобы он упал на колени и умер в липкой алой луже. Я хотела смотреть ему в глаза, когда он испустит последний вздох.
Все пошло иначе. Ругнувшись, Дамиан приподнял ладонь, чтобы оценить ущерб. Порез был длинным, но неглубоким – пара пластырей, и проблема решена. Он надвинулся на меня: беспощадная, неуязвимая стихия, от которой нигде не укрыться, – и я сдалась. Я погладила распухшую щеку и зарыдала.
– Если боишься – не нарывайся! – прорычал Дамиан.
Если боишься – не нарывайся.
Однажды эти слова произнес мальчик, в котором я души не чаяла, – после того как выбил зуб Гидеону Бенедикту Сент-Джону.