Бумажный дворец - стр. 5
Откуда-то из нашей невзрачной землистого цвета довоенной квартиры доносится голос мамы:
– Генри? Хочешь выпить? Я готовлю отбивные.
– С удовольствием! – откликается он раскатистым голосом, как будто между ними ничего не изменилось. Но в его глазах печаль.
08:15
– Мне кажется, вчерашний вечер прошел успешно, – говорит мама, выглядывая из-за потрепанного томика романа Дюма.
– Определенно.
– Джонас выглядел хорошо.
Мои руки, в которых я держу тарелки, напрягаются.
– Джонас всегда хорошо выглядит, мам.
Густые черные волосы, в которые можно запустить пальцы, светло-зеленые глаза, кожа цвета сосновой смолы – дикое создание, самый красивый мужчина на свете.
Мама зевает. Так она дает понять, что сейчас скажет что-то неприятное.
– Он славный, но я не выношу его мать. Корчит из себя праведницу.
– Это так.
– Как будто она единственная женщина в мире, которая сортирует мусор. И Джина. Даже спустя столько лет я все еще не могу понять, почему он на ней женился.
– Потому что она молода и красива? Потому что они оба творческие люди?
– Была молода, – поправляет мама. – А уж то, как она сверкает своим декольте… Расхаживает так, будто она мечта любого. Ей явно никто нкиогда не говорил, что нужно быть скромнее.
– Действительно, странно видеть женщину, знающую себе цену, – замечаю я, относя тарелки на кухню. – Наверное, родители в детстве ее поддерживали.
– Мне кажется, это некрасиво, – говорит мама. – У нас есть апельсиновый сок?
Я беру чистый стакан с крыла раковины и иду к холодильнику.
– Наверное, поэтому Джонас в нее и влюбился! – кричу я ей оттуда. – Наверное, она показалась ему экзотичной по сравнению с теми невротичками, рядом с которыми он вырос. Как пава среди куриц.
– Она из Делавэра, – заявляет мама таким тоном, словно это решающий аргумент. – Людей из Делавэра не бывает.
– Вот-вот, – отвечаю я, подавая ей стакан с соком. – Она экзотичная.
Но по правде говоря, каждый раз, как я смотрю на Джину, у меня возникают мысли: «Так вот кого он выбрал? Вот чего он хотел?» Я представляю ее: стройное, миниатюрное, как пчелиное жало, тело, ухоженные черные корни высветленных волос. Похоже, легкая неопрятность в образе снова в моде.
Мама опять зевает.
– Давай признаем, умом она не блещет.
– За столом был хоть кто-нибудь, кто тебе нравится?
– Я просто говорю честно.
– Не надо. Джина практически член семьи.
– Только потому, что у тебя нет выбора. Она замужем за твоим лучшим другом. Но вы с ней так и не сошлись.
– Неправда. Джина мне всегда нравилась. Может, у нас и не много общего, но я ее уважаю. И Джонас ее любит.
– Разве не ты как-то плеснула ей вином в лицо?
– Нет, мам. Я не плескала ей в лицо. Я споткнулась на празднике и случайно пролила на нее вино.
– Вы с Джонасом проболтали весь вечер. О чем вы говорили?
– Не помню. О всяком.
– Он был так влюблен в тебя в юности. Мне кажется, ты разбила ему сердце, когда вышла за Питера.
– Не говори ерунды. Он был совсем мальчишкой.
– Нет, это было серьезно. Бедняжка, – говорит она лениво, прежде чем вернуться к своей книге. Хорошо, что она не смотрит на меня, потому что я знаю: у меня на лице сейчас написано все, о чем я думаю.
Вода в пруду неподвижна. Из нее выпрыгивает рыбка, оставляя круги на поверхности. Я смотрю, как они расходятся и исчезают, как будто ничего не произошло.