Бульон терзаний - стр. 23
В «одном местечке» стены были обиты атласом, сверкали хрусталем люстры. Метрдотель, похожий на английского лорда, проводил чуть оробевших от такой роскоши артистов к столику, застеленному белой накрахмаленной скатертью. Принесли меню.
– Ой, завез я тебя, брат, разорю и по миру пущу, моя, моя вина, – полушепотом запричитал Стакан. – Здесь я был, мед-пиво пил на встрече с одним продюсером. Дельце не выгорело, так хоть закусил как следует за его денежки. Я даже в счет не посмотрел, пень корявый! Давай через кухню сбежим? Окно разобьем, а там дворами – и в дружественный Волоколамск?
Но было поздно. Официантка, строгая, как школьный завуч старой закалки, уже стояла рядом и бесстрастно ждала заказа.
– Пива. Вот этого, темного, по ноль пять, – храбро сказал Владимир.
Стакан пихнул его локтем и прошептал:
– Молоток, Володька, не теряешься в высшем обществе. Значит, не упускай свой шанс! Ставь у мебельщиков спектакль!
– Смени тему. Пожалуйста. На любую другую, желательно – интересную нам обоим, – сквозь зубы прошипел Владимир.
Стакан выпрямился, как-то весь подтянулся и протрезвел, отбросил «батяньские» замашки и тихо спросил:
– Ты, кстати, когда в последний раз с Полозовым созванивался?
– С Лехой? – переспросил Владимир и задумался. – Пожалуй, весной. Да, точно, жену его хотел поздравить. Ее дома не оказалось, а он тоже был занят.
Сказал: «Вот, приближаюсь к финалу самого интересного дела своей жизни». И без подробностей. А я тоже спрашивать не стал. Не знаешь, что за дело? Фильм какой-то новый? Может, нам там место найдется?
– Со временем там всем найдется место. Это не фильм. Это жизнь его к финалу близится. Ехал грека через реку. Рак за руку греку цап.
Погасли разом все хрустальные люстры, миг – темнота, следующий – снова свет, и словно никто этого не заметил.
– Давно? – тупо спросил Владимир.
– Давно. Но он скрывает. И ты тоже смотри не проболтайся нигде! Желтая пресса – она, знаешь, не дремлет.
– Как они до сих пор не пронюхали.
– Потому что Гадючевский шифроваться умеет. Вот ты догадывался, откуда у него старший сын?
– В каком смысле? Из тех ворот, откуда весь народ.
– Не поспоришь. Только вот не он старшенького срежиссировал. До него постарались. Наш Змейбергсон, как бы это сказать…
– Женился на чужих грехах, – подсказал Владимир.
– Красиво излагаешь. Вот именно – на чужих. Ну и заодно вошел в нужную семью и стал своим в киношных кругах.
– А ты давно об этом знаешь? – ревниво спросил Владимир. Всегда дружили втроем, а он, значит, опять не в курсе.
– Да не. Я тут у него был. Хотел ему предложить спектакль для мебельщиков сделать. Даже предлагать постеснялся. Плохой совсем наш Докудзя-сан. Желтый лицом и почти погас.
– Как ты его назвал?
– Докудзя. Это «змея» по-японски. У меня младшая дочка увлекается всякими мультиками. Все карманные деньги на наклейки спустила.
Принесли пиво. Стакан говорил что-то еще, про своих детей и их увлечения, Владимир не слышал. Как же так, Леха? Как же так? Ты куда так рано собрался?
Расплатились, куда-то пошли. Вроде бы, ловить машину. Но сбились с пути и снова оказались в баре.
– Ты не спи, Виленыч. Я заказал еще по пиву и велел вызвать такси, – словно сквозь туман, послышался голос друга. Владимир открыл глаза. Под потолком болталась отвратительная люстра: тележное колесо на ржавой толстой цепочке, по краям – оплывшие свечи. Все, конечно, стеклянное, алюминиевое, электрическое, поддельное. Стакан живчиком скакал около стола, видимо репетируя завтрашний танец. В одной руке он держал фотографию известного артиста Хабенского, в другой – авторучку.