«Булкинъ и сынъ» - стр. 11
Значит, бедного грека поймали на гроши!
Хряпов вопросительно смотрел на меня.
– Мне не трудно будет выполнить вашу просьбу, – сказал я.
Каждый раз, когда я вспоминал фундуклидин нос, напоминающий отметку на географических картах: "столько-то метров над уровнем моря" – меня начинал распузыривать смех.
– Вот и славно, вот и славно! – сказал Хряпов. – А теперь – удаляюсь, не буду вам мешать. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Хряпов вышел и осторожно прикрыл дверь.
5.
По привычке я проснулся рано.
По комнате отсветами сквозь листья бродило солнце, и я не сразу вспомнил, где нахожусь: шкаф тщательной работы, ковер, низкий столик… Но самым замечательным предметом была кровать – пышная и податливая, словно роскошная женщина. Приятно было думать, что еще целый месяц предстоит нежиться в этих перинах в почтительном окружении дорогих вещей.
Вслед за этой мыслью пришли и прочие – тоже приятные…
В редакции с солнцем уже началась муравейная суета. Буз из поднебесного кабинета увидел, как ползет из–за излуки старый копотун "Еруслан", и сразу же послал Ваську Беспрозванного на пристань – спасать колонку происшествий. А что, собственно, может Васька?.. Настрочит десяток сплетен для шапки: "Новости из столицы" и опишет слезными словами роман судового буфетчика и пассажирки из третьего класса.
По городу уже, наверное, разбежались мальчишки–газетчики, пронзительно искушая обывателей скандалами, поджогами и опрокинувшейся в Киеве конкой (по вине социалистов, конечно). К обеду Никодимыч, горестно качая очками, подсчитает выручку. Буз уедет обедать мрачный; все начнут шептаться, и кое-кто почувствует над головой занесенный меч увольнения… Екклесиастова суета! Разве это жизнь? Нет, любыми путями – ногтями, зубами – построить фундамент собственной независимости из самого прочного материала – из того самого, который лицемеры из суеверного опасения именуют презренным металлом. Как бога, его избегают называть прямо, поминать всуе: зовут бабками, барашками, финагами… Оно и есть бог!
Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом – охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие – нет?..
Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное, не стучатся даже министры в спальни королей.
Вошел слуга, он же камердинер, Степан.
– Здравствуй, Степан, – сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.
Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.
– Желаю здравствовать, – сказал Степан. – Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.
– Отменно, – сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.
Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? – и обронил:
– Передай: буду.
Молчаливый Степан удалился.
Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.
По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже – для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной, растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно отдельное существо.
– Спустимся вместе? – дружелюбно спросил я.