Будущее капитализма - стр. 10

Что же все-таки случилось с социал-демократией – почему от нее отказались и левые, и правые? В годы ее расцвета, в 1950–1960-е годы, с ней все было более или менее в порядке. Но хотя тогда социал-демократия была ведущим отрядом интеллектуалов, формировавших политику государства, она была детищем своего времени. Она вовсе не была провозвестницей универсальных истин (на что претендуют все идеологии), а выросла из конкретных условий своего времени, и ее идеи могли сохранять силу лишь при сохранении этих условий. Когда условия изменились, ее претензии на универсальность ее рецептов оказались совершенно несостоятельными. К концу 1970-х годов – периода, когда в США и Великобритании был достигнут максимальный уровень социального равноправия – предпосылки ее влияния уже начинали размываться, и восстание масс, которое привело к власти Рейгана и Тэтчер, уже набирало силу. Социал-демократия была у власти с 1945 года до 1970-х годов, поскольку она питалась за счет огромного, неосязаемого и не поддающегося количественной оценке ресурса, накопленного в годы Второй мировой войны: чувства общей принадлежности, возникшего благодаря крайнему напряжению сил наций, принесшему этим нациям победу. По мере того как этот ресурс таял, власть патерналистского государства стала вызывать растущее недовольство и раздражение.

С ослаблением социальных оснований социал-демократии истончался и ее интеллектуальный базис. С появлением нового направления мысли – «теории общественного выбора» – всеведущий платоновский страж, этот строитель планов на будущее для всех, был осмеян и забыт. Новая теория гласила, что решения по вопросам публичной политики – это, как правило, не итог размышлений удалившихся от мира святых, а результат взаимного давления и уравновешивания разных групп интересов, включая самих бюрократов. На бескорыстие планирующей инстанции можно было рассчитывать только до тех пор, пока людьми, принимавшими решения, двигало страстное желание защищать интересы всей нации, характерное для людей военного поколения. У утилитаризма как философии еще остаются отдельные группы приверженцев, но уже есть немало работ, в которых он подвергается уничтожающей критике[15]. Критике со стороны философов вторила критика со стороны таких социальных психологов, как Хайдт, показывавших, что ценности утилитаризма – это отнюдь не всеобщие истины. Подавляющее большинство человечества – это не корыстные тупицы, которых воображают в своих работах экономисты утилитаристской школы, а люди, которые, помимо заботы о ближнем, ценят также справедливость, верность, свободу, почитание святынь и иерархию. Обычный человек ничуть не более эгоистичен, чем представители социал-демократического авангарда, – он просто более разносторонен.

После того как новое либертарианство правых оказалось и более пагубным, и менее эффективным, чем ожидалось, левые вернулись к власти – но не к коммунитаризму. Теперь в них заправляли новые идеологи. Судя по всему, новый авангард вытеснил сторонников коммунитаризма, даже не заметив этого. Но это заметили простые люди – не в последнюю очередь потому, что некоторые из отстаивавшихся авангардом мер после того, как они перестали учитывать интересы местных сообществ, стали вредными и непопулярными. Авангард управлял государством, сидя в процветающих столичных центрах и направлял социальную помощь тем группам населения, которые он считал наиболее нуждающимися: «жертвам». Теперь новые тревоги появились и у тех слоев населения, которые часто «не добирали баллов» по формальным критериям социальной ущемленности, хотя видели при этом, что и их жизнь становится хуже, – как в абсолютном выражении, так и относительно более «модных» обиженных. Следствием присвоения группе статуса «жертвы» было то, что входившие в нее люди не могли ни в какой мере считаться ответственными за свое положение. Даже когда представители рабочего класса отвечали одному из признаков «жертв», это лишь давало им право на какой-то дополнительный объем потребления: такова была главная идея перераспределения по мысли утилитаристов. Идеи общего происхождения, «заслуженности» благ, достоинства и уважения, рождающиеся из взаимных обязанностей людей, настолько чужды этому учению, что они совершенно отсутствовали в дискурсе специалистов. Но обычно белым представителям рабочего класса не присваивали достоинства «жертвы»: вот что пишет