Будущее – это не только ты - стр. 4
Линда Ленгел: Другими словами, это абракадабра?
Кентвелл (уклончиво): Не совсем так. Я имел в виду несколько иное. Прежде всего, однозначно слабым местом работы является полное отсутствие детально прописанного механизма кодировки и архивации не столько даже наследуемых морфологических признаков организма, сколько именно знаний, умений и навыков, приобретаемых человеком в течение жизни. Одним из важнейших критериев истины, как известно, является практика. То есть возможность неоднократного повторения эксперимента с неизменно идентичными результатами. Вот этой-то возможности нас как раз и лишают.
Линда Ленгел (с ноткой сожаления в голосе): Что ж, похоже, нам остаётся только мечтать о чём-то подобном. И всё же, давайте лишь на минуту допустим существование и практическое применение такой технологии. Будет ли она востребована? Как повлияет на нашу жизнь? Мы станем умнее? Перешагнём, наконец, рубеж, неизбежно отделяющий поколения друг от друга?
Вальенте: А ведь вы задали далеко не праздный вопрос, Линда. Начнём с того, что человек – существо довольно эгоистичное. Нет, я не собираюсь здесь и сейчас отрицать непреходящее значение коллективизма и альтруизма в эволюции общества. Но подумайте, только подумайте, насколько изменился бы процесс социализации, получи мы доступ к памяти родителей.
Такуми (запальчиво): Наследственность! Вы забываете про наследственность, коллега.
Вальенте: Отнюдь. Как и о многих других факторах, перечислять которые сейчас не вижу смысла. Вопрос в другом. Удастся ли убедить людей думать не только о жизненно важных и насущных проблемах в их настоящем, но и о будущем, в котором – внимание! – их, этих самых людей, уже нет! Про лошадь и водопой нужно? Не нужно? Хорошо. Пообещайте человеку идеальное здоровье, долголетие или даже бессмертие, и он, если и не поверит сразу, то призадумается. Пообещайте, что правнуки будут с рождения обладать интеллектом взрослого человека – и он вполне резонно поинтересуется, какая от всего этого польза лично ему? Как это ни прискорбно, но альтруизм хомо сапиенс не распространяется на поколения вперёд. В противном случае нам не пришлось бы исправлять ошибки предков, а нашим потомках искупать уже наши грехи. И всё же…
Линда Ленгел (заинтересованно): И всё же?
Вальенте: Исключительно на правах фантастического допущения я могу предположить, как минимум одну предпосылку, я подчёркиваю, предпосылку признания обществом самой идеи передачи генной памяти.
Линда Ленгел (нетерпеливо): Так не томите нас!
Вальенте (задумчиво): Скажем, это могут быть конкурентные преимущества. При всех надвигающихся семимильными шагами автоматизациях, компьютеризациях и прочих достижениях научно-технического прогресса такая незыблемая вещь, как конкуренция, в человеческом обществе не исчезнет никогда. Приобретёт другие векторы и формы, но не исчезнет. Соперничество – это то, благодаря чему мы выжили как вид. И не важно, соперничество ли это с силами природы за право жить, или с другом за поцелуй девушки, суть от этого не меняется. Кстати, это затрагивает гигантский пласт этических проблем!
Линда Ленгел (осторожно): Поправьте меня, если ошибусь, но в ваших словах слышится готовность признать за открытием права на существование, не так ли?
Вальенте (пожимая плечами): Неолитическую, индустриальную, несколько научно-технических революций человечество успешно пережило, существенно при этом изменившись. Почему бы не случиться революции генетической? В конце концов, в Средние века люди понятия не имели о существовании, скажем, радиации, однако это не означает, что её в то время не существовало.