Будьте здоровы и держите себя в руках - стр. 14
Вот открытка из немецкого города Стендаль. С его видом.
9 января 1946 года. “Милая мама! Я давно не писал. Были на то причины. Сейчас я переместился еще дальше, и адрес мой изменился. Спешу сообщить, что живу хорошо, все по-прежнему и думаю уже скоро быть дома. Новый год прошел незаметно в работе. Погода здесь удивительная. Еще ни разу не было по-настоящему холодно. Ходили почти без шинелей, а снега нет и в помине. Относительно моего здоровья и прочего можешь не волноваться. Все обстоит хорошо. Думаю, что скоро буду дома. Рассчитывал на Новый год, но ошибся. Сейчас живу спокойно, провожу время в ожидании новостей. Каких – известно”. На открытке красная печать с гербом СССР и надписью “Просмотрено военной цензурой”.
Обычная открытка. Такие писали, пишут и будут писать сыновья своим матерям.
Папа после войны женился на еврейке, у которой расстреляли отца, а мать была в ссылке. Это была настоящая любовь. Папа ничего не боялся, ведь он был танкистом.
У них родился мальчик. Это я.
Цыганка была права.
Папа защищал Родину, которая в это время издевалась и медленно убивала в норильском лагере невысокого щуплого русского интеллигента, отобрав у него пенсне, – его папу. Моего деда. А потом Родина деда расстреляла. Мой папа, когда воевал, этого не знал. Он честно делал свою работу. Так он называл войну. “Грязная работа. Кровь, смешанная с грязью”.
Он редко ее вспоминал. Но если вспоминал, то без всякого пафоса. Он носил на пиджаке только значок “Участника боевых действий”. Просто один значок. Медали “За отвагу” и “Оборону Сталинграда” были предметом его тихой гордости.
За несколько месяцев до смерти он со своим школьным товарищем, с которым некогда сидел за одной партой, лежал в госпитале – так они подгадали, чтобы быть вместе. Папин однокашник тоже был фронтовиком, прошедшим всю войну.
В госпитале они дурачились, как в школе. Подтрунивали над пафосными ветеранами-сталинистами.
У папы с его другом был всю жизнь такой, как бы юмористический, дуэт. В компаниях они всех смешили.
Это была их последняя встреча. Дядя Саша, так звали школьного друга папы, с трудом пришел на его похороны. Постоял у гроба и сказал только одну фразу: “Ну вот, Юрочка…”
Через два месяца умер и он.
Им было по 75 лет – возраст немецких туристов.
То, что у расстрелянного в норильском лагере деда был брат Петр, который до революции с ансамблем балалаечников уехал на гастроли в США да там со всем ансамблем и остался, я знал. Знал и удивлялся – какие разные судьбы. Одного расстреляли в Норильске, а другой счастливо жил в Америке, стал известным музыкантом. Играл на балалайке и руководил джазовым ансамблем. Я не знал только одного, что у него был сын, которого звали, как и моего папу, Георгием. Два брата, не сговариваясь, одинаково назвали своих детей.
Не знал я и того, что американский Георгий воевал. Один Георгий Бильжо воевал в Советской армии, другой – в американской.
Они воевали, не подозревая о существовании друг друга.
Только один Георгий – мой папа – вернулся с войны, а его двоюродный брат, воевавший в американской армии, погиб.
Узнал я все это относительно недавно. Наткнувшись в Интернете на список американских военных, погибших во Второй мировой войне. Бильжо Георг Петр – значилось в мартирологе.