Будденброки - стр. 66
Сезон кончился. Та часть берега, на которой обычно толпились приезжие, теперь казалась почти вымершей, многие павильоны были уже разобраны, и только кое-где еще стояли плетеные кабинки. Тем не менее Тони и Мортен предпочитали уходить подальше, к желтым глинистым откосам, где волны, ударяясь о «Камень чаек», высоко взметали свою пену. Мортен сгреб в кучу песок и накрепко утрамбовал его за спиной у Тони; она сидела на этом песчаном кресле, скрестив ноги в белых чулках и туфельках с высокой шнуровкой, одетая в жакетку из мягкой серой материи, с большими пуговицами; Мортен лежал на боку, обернувшись к ней лицом и подперев рукой подбородок. Над морем время от времени проносилась с хищным криком чайка. Они смотрели на валы, словно поросшие водорослями, которые грозно приближались, чтобы разбиться в прах о торчащую из моря скалу с тем извечным неукротимым шумом, который оглушает человека, лишает его дара речи, убивает в нем чувство времени.
Наконец Мортен зашевелился и, словно заставив себя проснуться, спросил:
– Теперь вы, наверное, уже скоро уедете, фрейлейн Тони?
– Нет… Почему вы думаете? – рассеянно, почти бессознательно отвечала она.
– О Господи! Да ведь сегодня уже десятое сентября… Мои каникулы скоро кончаются… Сколько же это еще может продолжаться? Вы, верно, уже радуетесь началу сезона? Ведь вы любите танцевать с галантными кавалерами, правда? Ах, Бог мой, я совсем не то хотел спросить. Ответьте мне на другой вопрос. – Набираясь храбрости, он стал усиленно тереть подбородок. – Я уже давно откладываю… вы знаете что? Так вот! Кто такой господин Грюнлих?
Тони вздрогнула, в упор взглянула на Мортена, и в ее глазах появилось отсутствующее выражение, как у человека, которому вдруг вспомнился какой-то давний сон. Но так же мгновенно в ней ожило чувство, испытанное ею после сватовства г-на Грюнлиха, – сознание собственной значительности.
– Так вы это хотели узнать, Мортен? – серьезно спросила она. – Что ж, я вам отвечу. Поверьте, мне было очень неприятно, что Томас упомянул его имя при первом же нашем знакомстве. Но раз вы его уже слышали… Словом, господин Грюнлих, Бендикс Грюнлих, – это клиент моего отца, зажиточный коммерсант из Гамбурга. Он… просил моей руки… Да нет! – торопливо воскликнула она, как бы в ответ на движение Мортена. – Я ему отказала. Я не могла решиться навеки связать с ним свою жизнь.
– А почему, собственно, если мне будет позволено задать такой вопрос? – Мортен смешался.
– Почему? О Господи, да потому, что я его терпеть не могу, – воскликнула она, почти негодуя. – Вы бы посмотрели, каков он на вид и как он вел себя! Кроме того, у него золотисто-желтые бакенбарды… Это же противоестественно! Я уверена, что он присыпает их порошком, которым золотят орехи на елку… К тому же он втируша… Он так подъезжал к моим родителям, так бесстыдно подпевал каждому их слову…
– Ну, а что значит… – перебил ее Мортен, – на это вы мне тоже должны ответить: что значит «они чрезвычайно украшают»?
Тони как-то нервно засмеялась.
– У него такая манера говорить, Мортен! Он никогда не скажет: «как это красиво», или: «как это приятно выглядит», а непременно: «чрезвычайно украшает»… Он просто смешон, уверяю вас! Кроме того, он нестерпимо назойлив. Он не отступался от меня, хотя я относилась к нему с нескрываемой иронией. Однажды он устроил мне сцену, причем чуть не плакал… Нет, вы только подумайте: мужчина – и плачет!..