Будда на чердаке - стр. 9
«Он говорит в точности как мой отец».
Они взяли нас, выкрикивая что-то на грубом хиросимском диалекте, который мы понимали с трудом, и мы догадались, что остаток жизни нам придется провести с рыбаком. Они взяли нас, стоя напротив зеркала, заставив глядеть на свое отражение. «Тебе это понравится, вот увидишь». Они взяли нас вежливо, сжимая наши запястья, и попросили воздержаться от криков и стонов. Взяли робко, с великими усилиями, словно не зная, как это делается. «Прости меня», – без конца повторяли они. «Помоги мне, прошу тебя», – умоляли они, и мы старались изо всех сил. Они взяли нас, отчаянно пыхтя. Издавая громкие стоны. Ругаясь сквозь зубы и хрюкая, словно свиньи. Взяли, думая о других женщинах, – мы догадались об этом по их отсутствующим взглядам – и разразились бранью, не обнаружив на простынях кровавых пятен. Они взяли нас так неуклюже, что в течение трех следующих лет мы не подпускали их к себе. Взяли, проявив изощренное мастерство, с которым мы не встречались прежде, и мы поняли, что они всегда будут для нас желанными. Взяли нас так умело, что мы невольно завизжали от удовольствия и тут же смущенно стиснули зубы. Взяли нас несколько раз в течение одной ночи, и, проснувшись утром, мы осознали, что отныне принадлежим им без остатка.
Белые
Мы поселились на окраинах их городов, там, где они позволяли селиться желтолицым. А позволяли далеко не везде.
«Цветным здесь не место».
Так говорили надписи и плакаты вокруг, и тогда мы отправлялись странствовать. Мы перебирались из одного рабочего лагеря в другой по раскаленной пыльной равнине – Сакраменто, Империал, Сан-Хоакин, и бок о бок с мужем работали на земле белых людей. Собирали для них клубнику в Уотсонвилле. Виноград во Фресно и Денейре. Стоя на коленях, выкапывали для них картошку в Бекон-Айленде, в Дельте, где земля податливая и мягкая. На Голландском тракте перебирали для них зеленую фасоль. А когда сбор урожая заканчивался, мы сворачивали свои одеяла, укрепляли их на спинах, брали в руки узелки с одеждой и продолжали свои странствия.
Первым словом на языке белых людей, которое мы выучили, было слово «вода». Крикни его, учили нас мужья, если почувствуешь, что вот-вот потеряешь сознание прямо в поле. «Это слово может спасти тебе жизнь», – говорили они. Многие из нас послушались наставлений и сумели выжить, но одна – Йосико, которую вырастили кормилицы и няньки за высокими стенами особняка в Кобе и которая в жизни не видела сорняков, – поступила иначе. После первого трудового дня на ранчо Марбл она легла спать и больше не проснулась. «Я думал, она спит», – пожимал плечами ее муж. «Разрыв сердца», – пояснил хозяин. Еще одна из нас была слишком робка, чтобы громко кричать и требовать воды. Вместо этого она опустилась на колени и напилась из оросительного канала. Через семь дней она сгорела от тифа. Вскоре мы выучили и другие слова. «Порядок» – так говорил хозяин, если был доволен нашей работой. «Убирайтесь!» – орал он, если мы были слишком неуклюжи и медлительны.
Нашим домом была койка в одном из рабочих бараков на ранчо в Йоло. Или палатка под раскидистым сливовым деревом в Кетлемене. Или деревянная лачуга в рабочем лагере № 7 на Барнхартском тракте неподалеку.
«А вокруг, насколько хватает глаз, тянутся грядки лука».