Будь моим первым - стр. 9

Мой парень.

Курил сигарету из моих рук...

Дела у меня в последнее время идут не очень хорошо, я часто ссорюсь с друзьями, много времени провожу в одиночестве. А с ним мне как-то... иначе, что ли? Он взрослый и будто с другой планеты. Не такой взрослый, как папины друзья, но почти такой же надежный. С ним я робею и не решаюсь спорить. Все больше слушаю.

Сверху всплывает окошко, короткое сообщение от отца: «Взял».

Всего одно слово, но я сразу понимаю, о ком речь.

Осторожно откладываю сотовый на стол и смотрю в окно. Молчу. Только сердце колотится.

Ну вот, все правильно. Врач выполнил работу, получил за это вознаграждение. Щедрое. Ничего личного. Вообще ничего личного.

Что же оно так колотится-то! И слезы подкатывают.

8. Глава 7

Илья

- И как там твоя принцесса? - спрашивает коллега во время операции.

Часовой остеосинтез бедренной кости подходит к концу, пациент, несмотря на преклонный возраст, переносит хорошо. Близится вечер, четвертая плановая операция, народ устал и хочет отвлечься.

Интересно, еще хоть кто-то не в курсе событий, что происходят в моей личной жизни? Которой я занимаюсь, на минуточку, в свое нерабочее время.

А с чего все началось? Главврачу позвонил «сам Барсуков», как мне передал потом завотделением дословно... Хотя даже не так. Он сказал: «САМ Барсуков позвонил и поблагодарил!»

За спасение роженицы и новорожденного меня поощрили уважительным хлопком по спине, а потом, конечно, отругали, что полез. Случись беда, искали бы крайнего. Родственники крайними быть не любят, акушерку ищи по городу, она уже и номер телефона сменила, наверное. Будет лгать и отпираться до последнего вздоха, уверяя, что ее там не было.

А я — такая удобная мишень. Врачебная ошибка и прочее. Завотделением хирургии — мужик отличный, как отец нам всем родной. Вот только я бы лучше сиротой остался.

Меня прямо с утра вызвали в кабинет. Не успел зайти и закрыть за собой дверь, как услышал:

- Тебя переводят на новое место.

Аж дар речи потерял. Смотрю на завотделением — ему хорошо за шестьдесят, высокий тучный мужчина, до сих пор блестящий хирург. Взгляд — суровый, погоняло — Пушкин, потому что Александр Сергеевич. Он хмурится и кивает головой, дескать, такие вот новости. Рядом с ним еще один хирург и его лучший друг - Чернов. Личность неприятная, если не сказать противная, погоняло среди коллег - нелитературное. Смотрит на меня с сочувствием.

Ппц.

- Хоть не на Камчатку? - спрашиваю сразу, припомнив свое первое распределение в такие е*еня, что сбежал оттуда в горячую точку. От смертельной скуки.

Тот губы поджал, насупился. Молчит, не знает, как сказать мне.

- Я ж только с декабря работаю, полгода не прошло, - понимаю, что бесполезно, но вот так сразу принять новости — не получается.

На лице Пушкина ни тени улыбки.

- Я боролся, но ничего сделать не мог, - оправдывается он. - Сам понимаешь, сверху дали сигнал, - при этом он бросает скорбный взгляд на потолок, там пыльная люстра. Он тоже думает о том, что хорошо бы ее помыть, на пару секунд забывая о моей судьбе.

- Меня и так постоянно на всякие сборы гоняют.

Между прочим, это удовольствие дополнительно не оплачивается. А неудобств — масса.

- Ты себя блестяще показал, Ветров. И за твои заслуги перед Отечеством мы переводим тебя... добровольно-принудительно... в гинекологию, - заканчивает Пушкин. И начинает ржать.