Будь моей - стр. 27
Он прав!
Я не слушала. Не слушала… Я была ослеплена своей любовью. Я лелеяла ее, оберегала от посторонних глаз, как сокровище.
— Я тебя не ждала, — говорю ему.
— Я и не просил. Я не лез в твою жизнь все это время именно потому, что мне в ней было не место.
— Тебе и сейчас нет в ней места… Ты опоздал. Я с другим. На моем дне рождения он сделает предложение, и я соглашусь.
— Ты его не любишь.
— Ты стал экспертом в любви?! — театрально смеюсь. — Ну а к тебе я не чувствую ничего! Ноль. Видишь эту стену между нами? Мне ничего от тебя не нужно. Я ничего от тебя больше не хочу. У меня все умерло!
Он сжимает свои строгие губы в тонкую линию, сдавливает пальцами мои плечи. Его взгляд тяжелый, разбирающий меня на части.
Он и правда научился владеть собой, а мне достаточно было увидеть его сегодня, чтобы забыть на секунду о том, кто я теперь. Не влюбленная двадцатилетняя дурочка, мечтающая о том, что мы проживем долгую жизнь вместе и умрем в один день. Я больше о таком не мечтаю: ни с ним, ни с кем-то еще. Мой мир устойчивый и безопасный, и мне в нем хорошо! Мне в нем нравится…
— Ничего не чувствуешь? — выгибает Градский брови.
— Нет…
— Хорошо, — кивает. — Видишь вон тот рояль? Поднимись и сыграй. Докажи мне, что ты счастлива, и я уберусь с твоей дороги.
— Ты сделаешь меня счастливой, если исчезнешь прямо сейчас!
Я взвинчена, зла и возбуждена, поэтому, не думая, повышаю голос, вгоняя Градского в еще одну многозначительную паузу.
Он думает пару секунд, потом сообщает:
— Я не исчезаю, не попрощавшись. По крайней мере, с тобой.
Сказав это, он обнимает ладонью мое лицо и склоняет голову.
Теплое дыхание касается моих губ, а следом их накрывают губы Влада. Прижимаются плотно и крепко, лишая меня возможности сделать вдох или выдох.
Мои глаза широко распахиваются.
Я холодею.
Застыв статуей, упираюсь руками в его грудь, но в следующую секунду губ касается горячий язык, встряхивая меня этим касанием до самых пяток.
Это мазохизм, но я всегда помнила, как целовал меня он. Всегда сравнивала. Воспоминания хороводом проносятся перед глазами, пробуждая все то, что уснуло и было спрятано за тысячей замков. Все наши моменты… все до одного…
Мне стоит на миллиметр приоткрыть губы, и Градский тут же раздвигает их своими губами и языком, погружаясь им в мой рот.
Головокружение заставляет схватиться за отвороты его пиджака, но я изо всех сил поджимаю на ногах пальцы, чтобы не отвечать на настойчивый призыв, которым он хочет увлечь меня в этот поцелуй. Сопротивляюсь этим медленным толчкам и проигрываю, когда наши языки соприкасаются.
Градский посылает в мой рот глухой мужской стон, пробирающий до мурашек, и мое сопротивление моментально перерастает в предательскую жажду.
Я отвечаю ему. Делаю короткое движение навстречу, и он тут же разрывает поцелуй, лишая меня этого мучительного удовольствия. Прижимается губами к моей щеке, а я зажмуриваюсь.
— Ты очень чувственная, Моцарт, — бормочет, опрокидывая все мои слова.
Сделав вдох, все же отталкиваю его от себя, говоря:
— В этот раз ты прощаешься лучше.
Выскользнув из-за колонны, быстро пересекаю танцпол. Мне так необходим воздух, что вылетаю из зала, глядя себе под ноги и задевая плечом какого-то мужчину.
Мне жарко. Внутри колотит мандраж.
Рязанцев стоит у бара, опрокидывая в себя порцию виски и жестом прося еще одну.