Брусиловский прорыв. 1916 год - стр. 23
Как представляется, Ставка должна была бы сразу спланировать главный удар на стыке Западного и Юго-Западного фронтов, с передачей резервов и тяжелой артиллерии не только Эверту, но и Брусилову. В этом случае, на наш взгляд, достижение успеха было бы более реальным, нежели совместные действия Западного и Северного фронтов (особенно, если учесть, что армиями Северного фронта руководил прекрасный и лично смелый человек, но бездарный полководец генерал Куропаткин). Возможно, что в этом случае русскому военно-политическому руководству и удалось бы отстоять такой план перед союзниками.
Справедливо, что направление удара на Луцк оказывало наиболее эффективную поддержку итальянцам и имело наибольшие последствия для австрийцев. Но Брусилов не имел резервов, чтобы перевести тактический успех в стратегический прорыв, и потому сконцентрировался на ковельском направлении, чтобы действовать совместно с Западным фронтом А. Е. Эверта[29]. По данному вопросу блестяще высказался уже в эмиграции один из участников войны: «Брусиловское предложение давало возможность совершить красивый и победный маневр охвата: по прорыве линии противника у Луцка идти на Ковель и, обходя болотистое Полесье, двигаться на Брест-Литовск, охватывая таким образом германские силы, противостоящие Эверту. Но прорыв у Луцка надо было произвести не 2, а 12 армейскими корпусами, усиливши Брусилова за счет Куропаткина и Эверта. А дать Брусилову десяток корпусов значило бы ослабить силу того удара (пресловутый „Южный поход“), которого так желало Всесоюзное совещание. Обход через Будапешт был отвергнут, охват через Ковель был бы опротестован Парижем – остается лишь лобовой удар, то есть второй план генерала Алексеева с незначительной поправкой генерала Брусилова»[30].
Во-вторых, все-таки генерал Михаил Васильевич Алексеев не был гением. Он был лучшим стратегом Российской империи начала XX столетия, но возможно, что он и также не видел особой разницы между врагами. По крайней мере – кардинальной разницы – ведь излюбленная англичанами стратегия непрямого действия не имела распространения в России, где военачальники привыкли к выдающемуся качеству русских войск и их численности. Под влиянием союзников в России также утвердилось убеждение, что «стратегия размена» есть одна из выгоднейших форм ведения войны. А уж в том, что у Антанты солдат куда больше, нежели у Центрального блока, сомневаться не приходилось.
В-третьих, это хорошо рассуждать сейчас, глядя с высоты прошедшего времени на ошибки предков. А что было думать и делать тогда, в далеком 1916-м? Военная машина любого государства подразумевает наличие структур, которые занимаются аналитикой в отношении опыта войны, дабы приспособить его к сиюминутным нуждам и поставить себе на вооружение. Эти структуры именуются Генеральным штабом. Так вот, в России подавляющее большинство генштабистов находились в действующей армии, и потому они не могли полноценно заняться обобщением хода военных действий.
Кажется, что в таком случае можно было бы собрать нужных людей в военном ведомстве. Но и само Военное министерство представляло собой сверхбюрократическую, косную структуру, вследствие чего оно и было отстранено Ставкой от военного планирования во всех сферах. Добавим еще, что в России «наверху» традиционно не принято прислушиваться к мнению и суждению «низов». В таких случаях поступают просто: «под сукно». Так что никакие рационализаторские предложения по управлению войсками и вопросам стратегии и оператики не могли дойти до военных «верхов».