Брошенка. Шанс для двоих - стр. 30
Илья. Теперь я вспомнила, что Мария Яковлевна уже говорила, как его зовут. И я понимаю, почему он такой колючий. Не потому что просто вредный, грубый или невоспитанный. А потому что пережил предательство. Как и я.
Поэтому и злился. Не на меня конкретно. На всех женщин. Я бы, наверное, тоже злилась, если бы оказалась на его месте. Это же как нужно было его раздавить, чтобы он стал таким?
Если он вместе с Алексеем учился, значит, ему сейчас тридцать два или тридцать три… Молодой совсем, а уже с такой бедой столкнулся. И физически пострадал, и морально.
Но всё равно он красивый и видный мужчина. Несмотря ни на что, на себя не плюнул. Судя по фигуре, спортом занимается. И волосы у него красивые, немного вьющиеся на концах. А голос низкий, я бы сказала, с сексуальной хрипотцой… Особенно, когда рычит. И лицо у него какое-то… настоящее. Не глянцевое, «приглаженное», а такое… чисто мужское. Такому не надо стараться понравиться женщинам, они и так должны на него пачками вешаться. А он почему-то с женой до сих пор живёт. С предательницей. Наверное, сильно её любит.
А она, жена его, Марина… Глупая. И подлая. Я таких не понимаю и не уважаю.
Не знаю, что у них было до аварии, но после… Так не поступают, если действительно любишь. Ты же жена, женщина, надёжный тыл. Поэтому либо рядом оставайся, либо уйди честно, раз почувствовала, что не вывозишь ситуацию. А не води мужиков в квартиру. Это не «ласка нужна», не права здесь Мария Яковлевна. Это предательство. Самое обычное. Самое низкое. Хуже нет, если предают того, кто себя защитить не может.
В салоне жарко, даже душно, а меня от озноба потряхивает. Я будто чувствую, каково это – лежать в больнице, не зная, встанешь ли снова, и ждать, надеяться… А потом узнать, что тебя предали в тот момент, когда ты больше всего нуждался в помощи и поддержке.
Поправляю ремешок сумочки на плече и снова понимаю, что мне в этом плане повезло. Своеобразное везение, но всё-таки… Меня тоже предали, но я хотя бы здорова, а потому могу за себя постоять, могу сама себя обеспечить. Да, мне определённо повезло, а Илье – нет.
Теперь я понимаю, почему он тогда так вспыхнул, когда я его пожалела. Я ведь и правда пожалела. Не специально, не со зла. Наоборот, хотела, как лучше. А он это понял и разозлился. Потому что не хочет выглядеть жалким и слабым в чьих-то глазах. Особенно в женских.
И это даже не гордость. Это защита. Инстинктивная. От боли, от воспоминаний, от ощущения, что он снова лежит в больничной палате, а дорогой человек в это время где-то развлекается с другим. И это заставляет его чувствовать себя снова беспомощным, одиноким и никому ненужным. Обузой.
Илье не жалость нужна. Ему нужно, чтобы его воспринимали как равного. Как мужчину, человека, у которого просто другая реальность – не хуже и не лучше, просто другая.
Но я ведь этого не знала. Хотя от этого не менее стыдно. Потому что я, вроде бы, сама такая – терплю, молчу, держусь изо всех сил, чтобы только не показаться слабой. И всё равно допустила ту же ошибку, которую не переношу в адрес себя.
Может, именно поэтому меня мысли о нём не отпускают. Не потому, что красивый (хотя самой себе можно было бы и не врать – и красивый тоже), но ещё потому, что есть в нём что-то такое… знакомое. Как будто мы с ним одного поля ягоды. Только росли по разные стороны забора – он в поле, а я внутри, на ухоженной и удобренной грядке. Просто его раньше за забор выкинули, а меня – совсем недавно.