Бронебойный экипаж - стр. 11

– Вы так хорошо пели! – буркнул Бочкин, понимая, что говорит не то, что хотелось бы сказать.

– Перестаньте, Коля, – умоляюще всплеснула руками девушка. – Вам не идет лесть. Вы суровый воин, вы управляете железной грозной техникой. Вы и выражаться должны солидно.

– Как? – поперхнулся Бочкин, готовый растаять как кусок сахара, когда Лиза назвала его просто Колей.

– Ну вот, я вас испугала, – улыбнулась девушка. – Вы не думайте, что я посмеиваюсь над вами. Я просто пытаюсь шутить, пытаюсь сделать так, чтобы вы себя чувствовали свободно. Вы так напряжены. А мне надо, чтобы вы разговаривали со мной, тоже шутили. Понимаете, Коля, у меня очень болит рана. Я не говорю Борису Моисеевичу, иначе он станет жалеть меня и будет уговаривать колоть морфий. А я не хочу. Я сама перетерплю. Вы мне только помогите, ладно?

И тут Николай увидел в этих голубых глазах кроме смеха и блеска затаившуюся боль. Сердце танкиста сжалось, и он кинулся спасать прекрасную принцессу. Он рассказывал о своем поселке под Красноярском, о своей маме, о Логунове, с которым они жили в одном поселке и теперь вместе воюют в одном экипаже. Он не стал говорить про любовь Логунова и своей матери, но зато много наговорил лестного о своем командире. Лиза смеялась его шуткам и тому, что гость вдруг стал спокойнее и естественнее. Она рассказала о Ленинграде, откуда была родом, о своих родителям, о детстве и юности. И о том, как они договорились у себя в коллективе ездить по воинским частям с концертами. Помогать бойцам в минуты затишья.

Николай говорил, улыбался, а сам все никак не мог понять, почему Лиза узнала, что пришел именно он. Еще во время концерта ему казалось, что девушка смотрит именно на него, ему в глаза, хотя на таком расстоянии, на котором он сидел от сцены, с уверенностью сказать этого было нельзя. И теперь она болтает с ним как старая знакомая, улыбается. Неужели он ей нравится? Но почему, чем? Она ведь из Ленинграда, у нее все знакомые – музыканты, певцы, художники. А он простой рабочий парень. Правда, фантазер. Он и сейчас представлял себя молодым русским богатырем, каким-нибудь Алешей Поповичем, который спас красивую княжескую дочь. И вот они беседуют в княжеских хоромах. Дурь, мальчишество, а думать так приятно.

А потом голос Лизы сделался тише, она стала не так внятно произносить слова, глаза стали напряженными. Коля вдруг увидел в них слезы.

– Больно… очень, – прошептала девушка и повернула лицо к стене, чтобы он не видел ее слез.

Бочкин вскочил и бросился из палаты, крича, что девушке плохо, что ей срочно нужен врач. Но по коридору уже спешили Борис Моисеевич со скорбным сосредоточенным лицом и девушка-медсестра, державшая в руках накрытый марлей стерилизатор со шприцем.

– Уходите, молодой человек, уходите отсюда немедленно! – буркнул доктор и скрылся за дверью палаты.

То, что его вызвали не к комбату, а сразу в штаб полка, Соколова удивило. Приказав Логунову остаться за старшего, а экипажу отдыхать, Алексей надел шинель, подпоясался ремнем. Было бы неправильно, решил он, явиться в штаб полка в замасленной зимней танкистской куртке и комбинезоне. Водитель, которого прислал комбат Соколову, чтобы отвезти его в штаб, расположенный за восемь километров от расположения батальона, толком ничего не знал. Ему приказали, он приехал.