Бродяги. Путь Скорпиона - стр. 32

Тамаз нагнулся, заглянул своему противнику в глаза:

– Неужели ты не знал, Фабиус, что Скорпион нам как брат и мы не выдадим его?

Мечехвост криво ухмыльнулся, показывая красные зубы, покачнулся и закрыл глаза:

– Хочешь обмануть меня перед смертью, циркач? Я знаю правду. Понял её в тот момент, когда попал к вам на арену. Скорпиона среди вас нет и не было. Клоун сказал правду: он ушёл к Чёрной Язве.

– Чему же ты так радуешься?

Кровавый пузырь надулся на губах Фабиуса.

– Тому, что по возвращении его будут ждать. Если, конечно, он вообще вернётся.

Близнецы переглянулись, и впервые за вечер на их лицах прочиталась тревога.

– Вам не успеть, – произнёс в угрюмой тишине Фабиус, – даже на ваших резвых скакунах. Дело сделано. Скорпион раздавлен каблуком.

Тамаз крепче сжал рукоять сабли, свёл густые чёрные брови. Рука брата легла ему на плечо.

Яго присел на корточки, вынул изо рта трубку:

– Последний вопрос, всадник: что бы ты сделал, если бы нашёл артефакт и он оказался невинным ребёнком?

– Ты знаешь, что́ бы я сделал. Выполнил приказ. А теперь хватит болтать. Меч в землю. Голову – победителю.

Братья снова переглянулись. Тамаз кивнул. Яго поднял палаш с гравировкой и воткнул его в шаге от Фабиуса.

– Хочешь умереть красиво?

– Это ваш удел – устраивать представления. А я хочу просто сыграть в последний раз.

– Ну что ж, сыграй. Меч в землю, голову – победителю.

Фабиус Мечехвост метнулся к оружию, но сабля близнеца отделила его голову от туловища прежде, чем рука коснулась рукояти палаша.

Ещё до рассвета, слаженно и скоро, как муравьи, они разобрали шатёр. Вынули колья, развязали узлы, распутали верёвки. Разобрали хитрую конструкцию купола, придуманную Ориолем. Бережно скатали залатанную, видавшую виды ткань в рулоны. По досочкам разметали и сложили в стопки деревянные трибуны, собиравшиеся и разбиравшиеся без гвоздей.

Деревенские помогали грузить опорные столбы и реквизит на повозки. То, что принесли с собой, с собой же и уносили.

Звери вернулись в клетки. Яму-ловушку закопали, мёртвых зарыли глубоко. Разровняли песок деревянными граблями.

Получилась этакая проплешина в чистом поле – не поймёшь, то ли человек сделал, то ли ветер и солнце. И только следов ног вокруг было по-прежнему много, но и их со временем размоют осенние дожди.

Женщины качали на руках засыпающих детей, тех, что постарше, уводили за руку. Подростки оборачивались и глазели на циркачей, как голодные на кусок хлеба. Селяне расходились молча, иногда кивали, иногда долгим взглядом прощались с Бродягами. Кто-то клал в их корзину, стоящую на краю проплешины, фамильную монету, прибережённую на чёрный день, кто-то хлеб, овощи, сушёную рыбу, ягоду и орехи.

Циркачи их об этом не просили, но и не отказывались, чтобы не обидеть.

Когда площадка опустела, повозки накрыли сшитыми кожами, развели костёр. Не сговариваясь, вся честная компания собралась вокруг, запахло печёной картошкой, рыбой и хлебом.

Ориоль стругал ножом палочку, хмуро поглядывая на тусклые проблески зари.

– Великоват шатёр, – нарушил он тишину и вытянул руку, любуясь на кривой узор, вырезанный на коре. – Долго собираем, долго разбираем. Не дело.

– Да я и по-большому не успел сходить, Ори, – заметил лилипут, – а вы уже всё разобрали.

– Долго… – повторил клоун, взвесил палочку на руке и кинул в огонь. – Вон они помогли, – он указал пальцем на вереницу уходящих зрителей, превратившихся в точки на горизонте. – Без них мы бы не справились.