Бродячие псы философии. Роман в рассказах - стр. 21

Я сидел в царском приват-кабинете и ждал звонка Троцкого. На столе лежал томик Чехова, бутылка коньяка была отпита наполовину, моя тогдашняя суточная норма. Я подумал о том, что уходя в революцию, не дочитал новый сборник Зинаиды Гиппиус. Уже по первым стихотворениям было понятно, что это шедевр.

«Жаль, что не успел», – подумал я. Раздался телефонный звонок.

– Александр Фёдорович! – голос телефонистки заглушался скрежетом и рёвом эпохи. – Александр Фёдорович! Я вас умоляю. Немедленно уезжайте из Зимнего.

– Кто вы? – спросил я.

– Я Лиза. Лиза Колокольникова. Я служу стенографисткой в Петроградском Совете. Я вас умоляю, бегите. Дыбенко едет арестовать Вас.

– Кто такой Дыбенко? – сказал я.

– Это матрос. Дурной человек. Он убьет Вас. У него приказ военного совета.

– Кто подписал приказ?

– Все, – сказала Лиза. – Ленин и все остальные. Они всегда подписываются все. Уезжайте, у Вас очень мало времени.

– Троцкий тоже подписал?

– Да, – сказала Лиза. – Троцкий предложил арестовать Вас в первую очередь, чтобы потом судить.

– Спасибо, барышня! – сказал я. – Помолитесь когда-нибудь за меня.

Доктор, мне девяносто лет. Я пережил всех, врагов, недругов, завистников, хулителей, Ленина, Троцкого, Николая Второго, Сталина, Черчилля, всех, кого я знал лично и многих из тех, кто слышал обо мне. Свою единственную любовь я похоронил в сорок шестом году в Австралии, её звали Лидия Триттен. Если я продолжу жить, то с высокой степенью вероятности доживу до крушения коммунизма в России. У меня есть ощущение, что пресловутая идея Троцкого о бесконечном движении воплотилась в моей жизни. Я не вижу конца. Я решил установить его сам.

Поэтому сейчас Вы отключите аппарат, который поддерживает мою жизнь, сделаете это аккуратно, чтобы не вызвать подозрений в вашей врачебной этике и тихо выйдете из палаты. Вы вернётесь через час, убедитесь в отсутствии жизни, сделаете соответствующую запись в медицинском журнале и гордо сообщите: – Я последний человек, который разговаривал с Фёдоровной.

В субботу 19 июля 1941 года лейтенант Кузовкин прогуливался по парку Сокольники в ожидании Риты Пчелинцевой. Кузовкин явился на свидание заранее, ровно в семнадцать ноль ноль, и маялся от безделья в предвкушении романтической встречи.

Погода выдалась солнечная, прекрасная, по лицам неспешно гуляющих парочек и мамаш с грудными детьми совершенно не чувствовалось, что проклятый враг второй месяц топчет советскую Родину и объявлена всеобщая мобилизация.

Кузовкин купил у мороженщицы вафельный «кругляшок» и стакан ситро. Продавщица, приятная женщина с формами, бросила на него быстрый лукавый взгляд. Кузовкин гордо расправил плечи и достал из кармана галифе пачку «Казбека».

– Товарищ военный, здесь курить нельзя! – томным голосом произнесла мороженщица.

– Есть! – Кузовкин приложил ладонь к пилотке и бодрым шагом направился к лавочке.

«До чего жизнь хороша! – он взглянул на наручные часы. – Мадемуазель должна прибыть через полчаса. Если не опоздает, конечно».

Лейтенант Кузовкин был не вполне окончательный. Выпуститься из артиллерийского училища он должен был в сорок третьем, но случилась война и весь их курс срочным порядком подготовили к отправке на фронт. Позавчера выдали лейтенантскую форму и построили в актовом зале: