Бродячие псы философии. Роман в рассказах - стр. 2
«А что? – кричит косолапый. – Верьте старому Витту. Потому что в начале было Слово, а после Слова было дело, а дело тут всё в том, что пока вы в три погибели гнётесь, есть на краю моря земля обетованная – реки там молочные и берега медовые. Лежи на печи, пузо чеши, а свиной окорок бац и перед носом очутился – жри не хочу. А махнул другой рукой – любой хавчик с неба посыпался. Пойдёте за мной в края те чудесные?»
«Как не пойти», – закричали мы, а сами танцуем всё пуще и пуще и весело нам и легко. Собрали жён, детишек, скарб наш незатейливый и двинулись в путь, ритма танцевального не замедляя.
Который год уж бредём, землями пустынными и берегами морскими, Витта нашего славного след давно простыл, слыхали, будто генуэзцы его повесили, а он на рее всё дергался, дотанцовывая до последнего.
Да и хрен с ним, с этим Виттом, прости Господи, нам и так прекрасно. Вольные мы теперь, бесшабашные, знай себе танцуем и в ус не дуем. Жаль только, что крысы и змеи все в окрест разбежались, чуют гады ползучие, что мы их сожрать хотим.
НЕобратимость
Бес спрятался за крестом. Зато не дует, подумал он, жаль, крыши нет, укрыться от непогоды.
Крест стоял в поле, а бес жил в норе. Строго говоря, никакой необходимости жить в норе у беса не было, в округе и так все его боялись, но традиция, блин, важнее комфорта: бесовское отродье испокон веков пряталось по норам, с того занюханного дня, когда Саваоф установил свои порядки. Вылезали изредка, пошалить в чулане у богатого буратины или девок в бане ежовой рукавицей за задницу схватить. Но в основном – в темноте, в покое, в меланхолических размышлениях.
Поэтому нашего беса следовало назвать паршивой овцой. Не сиделось ему в нирване, к кресту он давно присматривался, принюхивался, и, наконец, решил поменять место жительства. Никаких дальнейших конкретных планов у него не было.
Скучая, бес зевнул и от безделья принялся полировать крест.
«Здорово, кучерявый!» – крикнул проходивший мимо Пан. Пан выглядел странно, обычно он голышком скакал по округе, выставив на обозрение большой и толстый дрын, который полагал главной своей достопримечательностью, но сегодня его косматую голову украшала раввинская ермолка.
«Здорово, идолище языческое! – развеселился бес. – В иудаизм подался?»
– Туристка из Израиля в гости заходила, – объяснился Пан. – Очень заводная Рахиль. Я, признаться, упарился. Вот шапочку подарила, сказала – на вечную память.
– Ты уж побереги себя, – сказал бес. – Здоровье, его, знаешь, не купишь. Что нового в мире?
– После обеда учителя математики собираются на кресте распять, – сообщил Пан. – Верно, к дождю.
– Да как же, – саркастически заметил бес. – Когда на прошлой неделе начальника гаража распяли, тоже вопили, что к дождю. И когда в начале июня бухгалтершу Розу сожгли, тучки по небу походили и фиг вам – ни капельки не пролилось. Засушливое какое лето в этом году.
– Роза была хороша, – вздохнул Пан. – Жаль её. Дикий у нас всё-таки народ, суеверный.
– Да уж, – согласился бес. – Не стремятся к культуре. Я тут почтовый ящик вскрыл, хотел газеты почитать, сплошная реклама стирального порошка.
– Куда катимся? – сказал Пан. – Ладно, пойду сосну.
Бес уселся на землю рядом с крестом и закурил. Издалека донеслись крики. «Учителя вяжут, – догадался бес. – Сейчас изваляют в дерьме, нахлобучат на голову учебник и потащат на крест. Дичь, конечно».