Бравый солдат Йозеф - стр. 19
– И вот я уже «дед»! – с сиянием в глазах размечтался Жорка.
– Не беги впереди поезда, зеленый! – окликнул его другой старослужащий. – Потом на очереди – «черпак». Ну, понятное дело, у тебя будет уже больше свобод и полномочий. Но ритуал посвящения в «черпаки» куда болезненнее, чем у «духа» или «слона». Вместо солдатского ремня бьют по сраке настоящим кухонным черпаком. Неделю потом не присядешь.
Жорка невольно прикрыл рукой и погладил свое пятое место. Мечтающий после армии стать филологом, он было хотел рассказать, почему оно так называется «пятое место»: что это ироничный эвфемизм для обозначения ягодиц, проще говоря – задницы, и что выражение возникло из юмористической нумерации частей тела: «первая – голова», «вторые – руки», «третьи – ноги» и так далее. Но, взглянув на частично суровые, деревенские и явно не настроенные на дискуссии рожи собеседников, он решил промолчать.
– И только потом на очереди – ступенька «дед» или «дедушка», – пояснил с особым вожделением в голосе третий из стоявших. – Дедушки могут вообще больше не работать, обслуживаются без очереди в солдатском магазине. А главное – имеют право заставить «духов» и «слонов» пахать за и на них.
– А мечта каждого из нас – статус «дембель». Он присваивается в день прихода приказа о демобилизации. В отличие от предыдущих посвящений, дембелей принято «бить» по заднице самым мягким, что может оказаться под рукой: перьями или веточками ковыля.
***
Странным образом вся эта неуставная заваруха и ступени очередного ранга иерархии солдат срочной службы почти незаметно минуют Иосифа. Однажды, перед утренним построением он как раз начищал свои сапоги, рядом оказался один из «дембелей». Старослужащий неспешно потягивал папиросу, внимательно осматривая «духа». В какой-то момент спросил:
– Это правда? Ты действительно уже коммунист?
В этот момент для молодого солдата все стало ясно, как дважды два: кандидатом в члены КПСС он оказался на особом положении. Его не трогали и даже сторонились закоренелые брутальные «деды». «Чем черт не шутка?» – сказал бы его сослуживец из Молдавии. – «Йозеф сидит на партсобрании за одним столом со всем руководством дивизиона. Тронь его – так он пожалуется кому надо. Враз на гауптвахту, а то и в дисбат залетишь. Гляди, и на дембель последним отпустят».
И все же это вскоре случилось. Была суббота. Иосиф стоял дневальным напротив дверей входа в казарму, рядом с тумбочкой и телефоном. В его обязанности входило следить за комнатой хранения оружия, вовремя подавать команды на подъем и отбой, приветствовать всех входящих офицеров и, при необходимости, выкрикивать «Смирно!». В этом плане ему заранее пояснили правило:
– «Смирно» подается только в том случае, если входящий командир выше по должности всех, кто находится в казарме.
Получалось, что команду нужно было отдавать, например, для прапорщика-старшины, если внутри только солдаты и сержанты. А для майора, начальника штаба, – лишь в том случае, если командир дивизиона, майор Цуроев, еще не пришел на службу.
Суббота – банный день. Декабрьским утречком солдаты поменяли постельное белье и занимались хозяйственными работами на заснеженной территории дивизиона. Во всей казарме оставались лишь дневальный и все еще спящий на кровати у окна «дедушка». Это был рядовой Коровин. Высокий, с густой шевелюрой давно не стриженных, вьющихся волос. По неписанным правилам ему такое поведение позволялось. Он постоянно и как мог демонстрировал – нехотя «доживая» последние месяцы службы и буквально ежечасно грезя о весеннем указе о его демобилизации.