Братья и сестры. Тетралогия - стр. 122
– Чего эдакое мелешь?
– С ума спятил?
– Разве этим хвастают? Беду накликать хошь?
Трофим, видимо, и сам понял, что хватил через край. Он топнул ногой, одичало помотал головой, что должно было означать крайнюю степень опьянения, и тотчас же оседлал своего любимого конька.
– У Трохи вина – Двина! – вдруг заорал он без всякой связи с предыдущим. – Столько лошадь воды не выпила, сколько Троха вина… Приходи… Сейчас не то что до войны, а трезвой из моей избы не уйдешь!
– Вот так-то лучше, – добродушно заулыбались колхозницы, которым хорошо была известна цена Трохиного хлебосольства.
Случилось это еще до колхозов. Жил тогда Трофим бедно, еле концы с концами сводил – и все, как говорил он сам, из-за чертовой бабы, которая таскала ребятишек, как щенят. Из-за этого Трофим сделался страшно скуп, пытался экономить на всем, и прежде всего на еде. В Великий пост, рассказывают, ребятишки у него макали молоко шилом через тряпицу. По словам же Трофима, они это делали из-за своего примерного благочестия. И однако, не проходило ни одного праздника, чтобы Трофим не напивался «в стельку», «в дымину», как он любил выражаться, и чтобы не орал на всю деревню: «У Трохи вина – Двина!»
Мужики с завистью поглядывали на Трофима и одного понять не могли: откуда же у него такие деньжищи?
Но скоро разгадка явилась сама собой.
Однажды о Богородице Трофим, по своему обыкновению, шел, пошатываясь, по деревне и во всю глотку кричал излюбленные слова: «У Трохи вина – Двина!» Около магазина ему повстречался пекашинский зубоскал и пьяница Пека Векшин, который тут же бесцеремонно стал навязываться в гости.
Трофим было на попятный: есть, мол, квас, да не про вас, но кругом были люди, и он быстро, передумав, хлопнул Пеку по плечу:
«Пойдем, Пека, запою! До белой горячки запою…»
Дома Трофим усадил дорогого гостя за стол и после долгой отлучки из избы вернулся с четвертинкой.
«Начнем с маленькой, а к окияну приплывем», – успокоил Трофим Пеку.
Ну, с маленькой так с маленькой – лишь бы к окияну приплыть.
Выпили по рюмашечке.
«Что, парень? – крякнул от удовольствия Трофим. – Небось как Христос по сердцу прошел? У Трохи не вино – причастье!»
Выпили еще по одной. Вдруг Трофим спрашивает:
«Ты, Пека, того… не запьянел?»
«Да с чего? Уж не с этого ли наперстка?»
«Трохин наперсток иного ведра стоит», – отрезал Трофим.
После третьей он снова спросил:
«Налить еще, Пека? Устоишь? Дойдешь до дому?»
Пека только руками развел:
«Да ты смеешься, Трофим?»
«Какой тут смех, когда ты руками машешь?»
Пека вспыхнул, начал вставать из-за стола. Трофим Пеку успокаивать, а тот свое – хочет встать. За этой возней кто-то из них нечаянно смахнул со стола рюмку.
«Ты во как! Посуду бить! – взбеленился Трофим. – Это за мое-то угощенье?»
Пека оторвал от себя хозяина, кинулся к дверям. Тогда Трофим заорал на всю избу:
«Макса, хватай его! Он с пьяных глаз весь дом разнесет».
В ту же секунду с полатей соскочил старший сын Максимко и по-медвежьи облапил сзади Пеку.
А через несколько минут Трофим шел по деревне и всем встречным говорил:
«Пеку Векшина запоил сегодня. Всю посуду у меня перебил. Лежит на сеннике без задних ног… Весь дом винищем провонял. Скотина от тошноты стоном стонет – хоть из двора выводи».
Постепенно около Трофима собралась толпа любопытных, которая выразила желание посмотреть на распьянющего Пеку. И ведь понимал Трофим, что нельзя вести к себе мужиков, но такой уж он был: начнет хвастать – остановиться не может.