Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг. - стр. 79

Александр. Москва, 13 мая 1829 года

Какая у нас погода, Боже упаси! Северный ветер, дождь, холод, сырость. Мы весь дом сегодня топим, и только что в пору. Я получил письмо твое №114 и тотчас сообщил Чумаге о гильдейских повинностях, а Додеру – о выезде Гумбольдта. Верно, оба явятся благодарить, а последний ужасно засуетится; только теперь не успеть ему дать праздник, ежели Гумбольдт останется здесь дня два, но, вероятно, дурная погода долее его удержит в Москве. Какая темнота! Теперь полдень – и хоть свечей просить, дурно вижу, что пишу. Я все труню над женою, что будет землетрясение. Рано ты, брат, свой балкон открыл. Батюшка говаривал, что прежде 10 июня не надобно выставлять окон. Я держусь сего правила. Отчего у нас весною всегда много больных? Покажутся два ясных дня – ну выставлять рамы, ну одеваться по-летнему, ну есть мороженое, ну жить по-летнему, и пойдут простуды, а я вчера встретил Фильда, так этот ехал в шубе медвежьей и персидской шапке. Мне это и смешно даже не показалось.

Александр. Москва, 14 мая 1829 года

Гумбольдт приехал сюда в воскресенье, и Фавст, по предписанию Егора Васильевича [Карнеева, который был директором Горного департамента], был у него в тот же день и нашел в нем весьма приятного, говорливого скорее француза, нежели немца. Он вчера обедал у Фишера. Сегодня хотел его звать к себе обедать, оно бы и кстати, ибо Гумбольдт в час смотрит Кремль, Оружейную, соборы и проч., тут бы и близко к Фавсту обедать. Завтра большой обед в Собрании для него же по подписке, а говорят, что послезавтра он отправляется уже в путь. Ежели буду сегодня с ним обедать, то завтра не пущусь на большой этот обед, который будет скучен и для Гумбольдта, и для гостей.

Александр. Москва, 15 мая 1829 года

Вчера Гумбольдт не мог обедать у Фавста. Ввечеру возили его в Большой театр смотреть балет новый. Я сегодня поеду на обед этот, а то иначе и не увижу Гумбольдта, который едет завтра. Наташа хотела было позвать его на вечер к нам, но, видно, придется отложить это до возвратного его пути из Сибири.

Много говорят о «Выжигине». Все читают, хвалят, бранят, критикуют, а автор между тем собирает денежки и печатает второе издание. Называют это русским Жильблазом, но каламбурист один на это сказал: «Лесаж всегда мудр [«мудрец» по-французски – «ле саж»], а Булгарин никогда мудр не будет».

Александр. Москва, 16 мая 1829 года

Вчерашний обед для Гумбольдта очень удался, было человек около шестидесяти. Я нарочно поехал пораньше, чтобы видеть всю процедуру, и, явясь в Собрание, нашел Лодера, ходящего в сильной задумчивости по маленькой зале. «Здравствуйте, господин Лодер!» – видя, что меня не узнает. «Ах, милый мой и почтеннейший господин Булгаков, – отвечает он мне, – умоляю вас, оставьте меня одного; я репетирую речь, с которой должен буду обратиться к г-ну Гумбольдту; она еще не вполне устроилась у меня в голове». Я оставил оратора и пошел кое с кем болтать. После трех часов приехал гость. У нас все любят пересолить: начали толковать, что надобно послать депутацию к Гумбольдту, чтобы препроводить его в Собрание. «Да вот уже имеется депутат», – говорю я Лод еру. «Кто же?» – «Да кучер г-на Гумбольдта, который, конечно же, сумеет препроводить его сюда». Все стали смеяться и говорить, что могли бы то же сделать и для прусского короля, ежели б оказал он честь принять приглашение на обед, и дело оставили.