Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг. - стр. 56
Александр. Москва, 1 августа 1821 года
Итак, Дмитрий Павлович отправляется в Голландию. Ежели гора не родит мышь, это также не большое чудо; но я в восхищении, что он не остается в праздности. Он будет полезен повсюду. Это аванпост Англии, и он присмотрит за нею лучше, чем Ливен, ибо ненавидит ее от всей души. Я всегда питал слабость вообще ко всем моим начальникам, но Татищев всегда относился ко мне скорее как равный и товарищ, нежели как начальник. Хорошо, что он сохраняет мадридский оклад.
Александр Велиж, 9 августа 1821 года
Сюда приехал я вчера поздно. Бывало, становился я у здешнего полицеймейстера, бывшего нашего опекуна Шестакова; но он умер недавно чахоткою. Здесь есть очень богатый жид Шмерка, просил к себе, но я ненавижу запах жидовский, а потому и стал у исправника; человек очень хороший и во всем нам угождающий по имению. Скоро явился и маршал уездный Алексианов, другой наш опекун. Мы здесь в одной комнате. Явился сюда на мой счет, узнав от Ефима, что я должен был выехать из Москвы в первых числах августа. Здесь стоит конная гвардия, я этого и не знал. Одевшись давеча, зашел я к Алексею Орлову, который очень мне обрадовался; долго болтали, с тем отпустил домой, что приду обедать и приведу с собою Алексианова. Все перебивают, писать не дают, да скоро и обедать пора. Прощай покуда.
Я сейчас от Орлова. Славный задал обед. После обеда травил на дворе медвежонка собачкою-бульдогом, который одержал победу и так втяпался мишке в ухо, что насилу могли его оторвать. Потом играли его трубачи; музыка удивительная: я думал, что ничто не может превзойти трубачей польской гвардии великого князя, коих слышал в Варшаве, но эта еще превосходнее. Они играют все арии Каталани с ее пассажами. Офицеры и полк его обожают; он добр со всеми, но очень строг. Все разошлись, мы остались двое, очень долго болтали о всякой всячине. Он малый благородный, здраво очень судит о вещах, любит душевно Закревского, и это большое достоинство в моих глазах[49].
Александр. Москва, 23 августа 1821 года
Фавсту читал я твое письмо № 130, и он тоже выпучил глаза на милостивые глаза императрицы, и он тоже сказал: «Вот у нас какие государыни, а поди иной наш брат командир или еще каналья откупщик и шляпы не скинет тебе». Видно из слов ее величества, какая она нежная мать; зато как и почитается детьми! Спасибо не говорю Потоцкому: по самой справедливости и, яко придворный, не мог он иное говорить. Я этого полячишку не люблю исстари, и Алексеев покойный дурно о нем говаривал, а после нашего дела в совете и в дом к себе не пускал.
Теперь кто будет говорить, что дети твои не прекрасны, когда они таковыми пожалованы или, лучше сказать, признаны именным указом! Спасибо тебе очень, что дело моего Кости улажено, и при сем случае князь опять показал свое благорасположение к нам. Повторяемые ласки государя к детям твоим часто заставляют меня думать о том и сетовать, зачем нет детей у государя. Какое бы это было благополучие для него и для целой России! Но надобно повиноваться воле Божией.
В Смоленске я не ускользнул от свиты генерала Демидова по моем возвращении. Это удивительно, как он походит на Наполеона. Уверяю тебя, что, показываясь во Франции, он мог бы делать фарсы, которые вовсе не смешили бы правительство. Он даже роста того же. Я такому сходству не завидую.