Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг. - стр. 77

Напиши мне, что батюшка скажет, и, пожалуй, устрой все с Мезоннефом или с кем нужно. Надобно, говорят, внести в календарь. Ты все это лучше знаешь, как давний кавалер.

Карнавал приближается, но в сем году неважен будет. Никто не собирается давать балы. Будет их несколько во дворце. Это не самое занимательное, что здесь есть. Только празднества вознаградят меня за все это. Было одно вчера, но весьма неважное, и, однако, я там позабавился.

Я нашел маски, которые мною занимались. Я пообедал вчера у Сапеги. Мы славно пообедали и особливо очень весело. Женщин не было. Наелись, напились.

Наполеон вошел в Мадрид 4-го, но опять выехал на другой день в Париж, а без него его брата поколотят.

Князю Париж не нравится. Он нездоров и духом, и телом. Сожалеет о Вене. Князь поссорился с Румянцевым и никак не хочет в Париже остаться, но не говорит об этом.

Александр. Москва, 1 января 1809 года

Я остаюсь в России, в Москве, с батюшкою. Знай это покуда про себя, а в свое время напишу я сам Дмитрию Павловичу: я почитаю для себя обязанностью подробно его известить о причинах, побуждающих меня разлучиться с ним. Одно только такое обстоятельство могло меня заставить не с ним разделять службу, время и проч. Ты его понемногу приготовляй к этому.

Возвращаюсь к себе; я скоро, то есть, может быть, на этой неделе, пущусь, с Богом, в Петербург. Полетика, Боголюбов воспевают мне любовь Салтыкова[52] к справедливости и праведным требованиям. Я крепко надеюсь на его пособие; буду просить перейти в Архив с сохранением секретарского жалованья без курса; что выслужено, то отнять не можно без какого-либо повода основательного негодования. Вот что буду я просить вместо награждения за мою ревностную службу, столь жарко Дмитрием Павловичем засвидетельствованную. Поспешу ехать до возвращения Румянцева, чтобы вернее достигнуть успеха: мои петербургские друзья ручаются мне за него (разумеется, они все говорят о кресте моем, не зная моих настоящих намерений). Итак, прощай, Париж, Константинополь и проч.

В Петербурге праздник за праздником для их прусских величеств; чудо будет, ежели им не отморозят носов. Были производства, но мало: нашему Салтыкову дали Александровскую. Князя Павла Гагарина дом на набережной сгорел со всеми сокровищами покойной жены и проч.; сгорел от него самого: зажег камин в кабинете, запер комнату ключом и сам уехал на весь вечер и ночь. Ничто ему, скупердяге! Никто об нем не жалеет. Шереметев умер как святой, оставив все имения малолетнему своему ребенку, а в случае его смерти – все казне; родня бесится. Пенсионов оставил тысяч на сто. Государь апробовал [признал действительной] духовную. Умер также Шувалов [граф Петр Андреевич], что на Щербатовой женат, оставив много детей, 600 000 долгу, а имения нет. Под конец пил с отчаяния.

Константин. Вена, 1 января 1809 года

По сие время не решена загадка, кто сюда будет послом. Здесь теперь целый собор послов и министров. Строганов также приехал умножить их число. Какое-то ему будет место? Графиня Самойлова также здесь, я ее не видал, но говорят, что она все еще прекрасна. Так вы находите, сударь, что ничто не может сравниться с пением княгини Натальи? Я согласен и вижу, что вы в умилении.

Ваш купец Симеон батюшке наврал о парижской дешевизне. Все пишут, что мочи нет. Карета (я тебе привожу это как статью, которую ваш купец считает одною из самых дешевых) стоит 25 луидоров в месяц. Князь сильно жалуется на дороговизну. Описывает нам иные статьи, кои с Веною сравнить нельзя. Я верю, что в Париже можно жить даром, но чтобы дешево было жить, это пустяки, кои всеми опровергаются, кои там и оттуда приезжают.