Братство охотников за книгами - стр. 17
Мчась галопом по дюнам и пустошам, спутники достигли первых склонов Галилеи. Колен ехал первым, избегая торных дорог и селений, часто оборачивался, разглядывая горные хребты. Лошади рыжей масти изнемогали от усталости. Надо было остановиться, найти какой-нибудь водный источник. На проносившихся в облаке пыли всадников из оливковой рощи смотрел крестьянин-араб. Дождавшись, когда осядет последний клубок песчаной взвеси, он вернулся к своей трудной работе и постарался больше о них не думать. Зачем? И все-таки какая-то частица его существа летела на коне вместе с ними, словно ее нес ветер.
Внезапно Колен сделал знак остановиться и приложил палец к губам. До их ушей донесся далекий прерывистый шум. Над кустарниками, окаймлявшими долину, взвихрилась пыль. Появилась группа мамелюков. Их острые, притороченные к седлам копья торчали, как усики над пчелиным роем. Солнечные блики играли на медных конусообразных шлемах. Несмотря на большое расстояние, Франсуа и Колен поняли, что группа направляется именно по тому пути среди колючих кустарников, который только что проделали они сами. Не говоря ни слова, они во весь опор помчались к холмам.
Ближе к вечеру они добрались до места, обозначенного на карте.
– Похоже на Прованс, – прокричал Колен, стремясь перекрыть голосом топот копыт.
– Лучше и не скажешь. Посмотри-ка вверх!
В небе возвышался крест.
– Черт возьми, рифмоплет, это же распятие!
Колен тут же замедлил рысь, выпрямился и принялся отряхивать одежду. Франсуа проделал то же самое. Теперь, несмотря на удушливую жару, они выглядели более или менее прилично и принялись штурмовать крутую обрывистую тропинку, которая, казалось, вела прямо к облакам. Добравшись до высокого отрога, они увидели полуразвалившееся строение. У входа, скрестив руки, стоял человек внушительного роста. Вокруг прыгали худосочные куры, поклевывая друг друга и кудахча без умолку. Человек оставался невозмутимым. Колен и Франсуа спешились. Несмотря на наступившие сумерки, они разглядели широкий плащ и монашескую тонзуру, веревочные сандалии и деревянные четки. Большой крест наверху, казалось, дрожал в воздухе. Последний луч солнца окрасил его красным, как будто он был из старой меди, а ближе к горизонту цвет распятия становился ярче, темнее и напоминал цвет крови.
Колен перекрестился и процедил сквозь зубы какие-то молитвы. Монах, которого вполне удовлетворило подобное благочестие, развел скрещенные руки и поприветствовал гостей на латыни. Вийон сразу распознал простонародные интонации: это была кухонная, а не церковная латынь. Толстое брюхо монаха свидетельствовало о мере его аскетизма. «У этого кающегося грешника прекрасный аппетит, – подумал Франсуа, – значит, на душе покой».
– Добро пожаловать, господа. Я Поль де Тур, настоятель монастыря. Надо напоить несчастных животных.
Внутренний монастырский дворик походил на двор фермы. У ног Девы Марии были свалены тюки соломы, на стрельчатых арках висели связки чеснока. От этих святых мест исходил не аромат ладана, а резкий запах скисшего молока. Вход в капеллу был завален вязанками каких-то колючих веток, скукожившихся от засухи. Франсуа и Колен последовали за жирным монахом, который, приподняв подол плаща, с неожиданной ловкостью перешагнул через эту кучу. Глазам путников предстало странное зрелище.