Братство. ДМБ 1996 - стр. 17
– Это точно. Присмотрю за ними. Линолеум же стелить надо, кстати, – я посмотрел на пол. – Когда начнём?
– Хм… – он расправил усы. – Да. Можно заняться на выходных. Всё руки не доходят.
Если так подумать, мы сейчас проговорили больше, чем за последние пару месяцев с моего возвращения, да и до армии тоже не особо болтали. Но уже что-то. По взгляду видно, как он за меня болеет.
Сразу я спать не пошёл, сначала помылся, потом зашёл в свою комнату, где так ничего и не изменилось. Такой же беспорядок, что и тогда. Надо разобрать вещи и сложить всё аккуратно.
Но комната-то ладно, я первым делом себя осмотрел. Молодой, худощавый, крепкий, без пуза, высокий и стройный. Виден шрам на бедре, это туда тогда попала пуля, и меня вытаскивал Слава Халява.
Шрамы на спине тоже никуда не делись, но это не пули и не осколки – от взрывной волны разлетелась оконная рама, и порезало всю спину, как раз был без броника. Потом Шопен с Газоном с фонариком всё осматривали, вытаскивали. Даже не привычно это видеть, шрамы-то почти свежие.
Комната маленькая, тесная. Есть шкаф, заваленный вещами и стоящими в нём книгами, стол, за который я не садился со школьных времён, зеркало и солдатская кровать с пружинами, очень скрипучая.
Я подошёл к шкафу, увидел стоящее там фото без рамки. Вот оно где, думал, что потерял, а я просто забыл фотку дома. Снимок делали на плёночный «кодак», проявили уже здесь, каждому по экземпляру.
Это мы все, наша семёрка. Снимали летом 96-го года, после того, как мы с Царевичем и Шустрым недолго побывали в плену и вернулись. На фоне горы и лес, а у здания из белого кирпича стоял БТР, рядом с ним нас и сфоткали. На борту машины белой краской выведена надпись: «Не стреляй, дурак, меня дома ждут».
В центре Газон с ручным пулемётом, лыбится. Рядом с ним я, в каске, тоже лыба до ушей. Слава Халява положил руки на плечи мне и Шустрому. Царевич как всегда серьёзный, держит в руках СВД. Самовар с другой стороны, Шопен сидит прямо на траве, обнимая немецкую овчарку по кличке Федя.
К тому времени Аверина уже не стало, как и многих других. Вместо него командовал летёха-двухгодичник из гражданского вуза, пацан едва старше нас. Стал офицером только потому, что в универе у него была военная кафедра, вот он и попал на войну.
Но за год с лишним парень, которого мы между собой звали Маугли, заматерел и стал приличным командиром. Насколько я знаю, он и во вторую войну себя показал, и дальше оставался в армии.
Но всё же жаль, что с Авериным не свижусь, что оказался здесь в другое время. Но мы все знали, что, даже если бы он тогда не погиб, спасая нас от взрыва бензовоза, он бы всё равно долго не прожил.
Мы все помним, как он кашлял кровью, но пытался это скрыть, чтобы не комиссовали. Как-то раз разговорился, сказал, что жалко, вас, пацанов, оставлять одних, и учил нас до последнего дня, чтобы мы вернулись домой…
Я проверил, что ещё есть, разложил вещи из сумки, которую брал с собой на вокзал, убрался. После вырубил свет, лёг на скрипнувшую кровать, подложил руки под голову и задумался.
Слышно, как храпит батя на диване в зале.
И что дальше? Плана дальнейших действий у меня пока ещё нет, но сначала надо понять, кого тогда не стало и почему.
Отец погиб во время аварии на железной дороге, когда загорелись железнодорожные цистерны с аммиаком. Руся Царевич тоже погиб в тот день, как и Газон. И я слышал, почему Газон оказался там.