Братская любовь - стр. 22

Вдруг спящий Ник смешно повел носом, шмыгнул и широко открыл серые глаза. Маше показалось, что ее поймали с поличным на месте преступления. Преодолевая неловкость, она застенчиво улыбнулась соседу.

– Доброе утро!

Ник медленно растянул губы в улыбку.

– Привет, художница! Как спалось? Надеюсь, после того, как мы с тобой успешно переспали, я могу рассчитывать на большее доверие?

***

– Что ты наделала, дура несчастная! – взревел Никита, глядя на тетрадь с домашним заданием, напрочь зарисованную красными каляками-маляками.

Клопик только недавно научилась держать в руке карандаш и сразу же почувствовала вкус к творчеству. Жертвами ее буйного вдохновения уже стали обои в углу детской, передняя панель белого кухонного стола, папин сборник актов гражданского права, комплект маминых любимых журналов «Космополитен» и почти что полный тюбик ланкомовской помады. И только вещи Никиты пока еще не пострадали от художественных экспериментов Клопика.

Но сегодня эта несправедливость была ликвидирована. Никита потерял бдительность. Он вышел ответить на телефонный звонок и оставил стул у письменного стола. К несчастью, разговор затянулся.

Клопик столько раз видела, как старший брат сидит и что-то там рисует в своих тетрадках, что она просто не могла упустить шанс помочь ему. Поэтому сопя от натуги, зажав в кулачке красный карандаш, малышка вскарабкалась на стул и дотянулась до стола. Там лежала раскрытая тетрадь с ровными рядами непонятных значков. Клопик, как умела, украсила ее жирными вдохновенными каракулями.

Когда Никита вернулся, он застал Клопика в самый разгар творческого процесса – с перепачканными пальчиками, высунутым набок алым языком и кроваво-красными губами. Юная художница слюнявила карандаш, чтобы добиться более насыщенного цвета. Малышка посмотрела на брата удовлетворенным взглядом мастера, воплотившего в жизнь свой заветный замысел.

Муки Никиты над сочинением, все его старания выразить мысли словами и записать их в тетрадку чисто и аккуратно – словом, весь его труд был обезображен безумными красными загогулинами. Кровь бросилась Никите в голову, и он словно опьянел от ярости.

– Ах ты, дрянь! Гадкий подлый клоп!

Никита вырвал у Клопика тетрадь, свернул трубкой, зажал в кулаке и грозно занес руку над головой малышки. И вдруг он увидел остекленевшие от страха круглые графитовые глаза. Лицо Клопика побелело, криво раскрашенные алые губы перекосились, задергались, рот раскрылся как-то вбок. Она заплакала так горько, так безутешно, что к Никите разом пришло отрезвление, а за ним – едкий мучительный стыд. Что же он наделал? Как же он мог поднять руку на любимого маленького Клопика – он, старший брат, защитник и охранитель?

Никита швырнул тетрадь на пол и потянулся к малышке – успокоить ее. Но та пронзительно завизжала от страха и отпрянула назад.

– Ну, Клопик, ну прости меня! Я не хотел тебя испугать, честное слово!

Но малышка ничего не слышала. Слезы дождевыми потоками струились по ее щекам, сливались на подбородке и капали на стол. Из правой ноздри аккуратного носика выскочила неопрятная зеленая сопля. Клопик вопила, вложив в крик страх и обиду. Вскоре от ужасного воя малышка покраснела и заикала. «Сейчас она лопнет, как надувной шарик, и мама меня убьет», – малодушно подумал Никита. Матери дома не было, но с минуты на минуту она должна была прийти.