Брат болотного края - стр. 7
Он выбрался из зарослей бузины, осторожно, чтобы не сорвать неспелой грозди, – довольно недобрых знаков, – прошел еще немного, обогнул пологий край оврага и выбрался к высокой ольхе, где они оставили Лесю. Но Леси не было. Только примятая трава да скинутая с плеч серая шаль.
Кровь прилила к щекам. Лежка даже глаза потер, вдруг почудилось. Крик вырвался из груди раньше, чем он успел подумать.
– Леся! Ау!
В переплетении бузинных веток испуганно зашевелилось что-то маленькое, поросшее жесткой шерстью; недовольно ухнула сова, взлетела с ольхи и скрылась в чаще, сбивая листья, затрепетала в траве приговоренная ею добыча.
– Леся!
Крик понесся вперед, от лещины к оврагу, скользнул на его дно, увяз среди бурелома, крапивы и сныти.
– Леся!
Затрещали ветки, заходили ходуном. Кто-то пробирался через лещину, кто-то услышал и поспешил на зов. В сгущающихся сумерках было не разглядеть – зверь ли, тварь ли болотная, – но Лежка обмер. Глупый пес не станет брехать на краю двора, если за ним волки да лисы. Мышь не запищит в ночи, зная, что филин не дремлет. Лес могуч; будь тих в нем, будь незаметен, и выживешь. А станешь кричать у тенистого оврага, где давно уже не спят его обитатели, так приготовься к смерти.
Длинные бледные пальцы отодвинули ветку орешника за миг до того, как Лежка сорвался с места и побежал, забыв, что обещался хранить от беды ту, за которой отправился в чащу. Но тонкое запястье болталось в свободном рукаве из небеленого льна – выстиранная ткань, знакомая штопка на шве, – и страх затих. Леся вышла из зарослей, сонная и виноватая.
– Ты где была? – накинулся Лежка, схватил ее за край рубахи, притянул к себе. – Зачем ушла?
Она смешалась, дернула плечом, мол, ушла и ушла, что теперь?
– Ты хоть понимаешь, где мы? – Пережитый страх стучал в ушах, не давал успокоиться. – Понимаешь, где?
Леся отвела глаза, потянулась в сторону, все молча, все медленно, будто спала еще. Лежке захотелось тряхнуть ее посильнее, разбудить наконец, чтобы она почуяла всю бескрайность леса, всю опасность его. И запах гнили, что тянется за нею, приглашая болотных тварей отужинать.
– А сам-то понимаешь? – Хриплый голос тетки раздался совсем близко.
Пока Лежка кричал, пока искал беглянку, мертвая успела спрятаться за ольхой, слиться с нею. Не знаешь где – не разглядишь.
– В сонном лесу аукать? На краю оврага кричать? – Сплюнула под ноги, зыркнула зло. – Щенок домашней суки. Подыхать будешь – не спасу.
Плевок повис на травинке, скатился по ней к земле.
– Спасешь, – ответила ей Леся, обошла застывшего Лежку, наступила на выпачканную в мертвой слюне траву. – И меня, и его. Уговор был.
– Я тебе клялась, не ему.
– Мне. – Вздернула подбородок; Лежка увидел, как по обнажившейся шее бегут острые мурашки страха. – А он – со мной. Что случится, без него не пойду.
Поляша скрипнула зубами, но сдержалась.
– Вас сожрут, и меня с вами, если будем торчать тут, как волчий хвост в проруби, – бросила она и скользнула за ольху, только серенькие сережки на ветках вздрогнули.
Лежка подхватил забытую в траве шаль, осторожно накинул на озябшие Лесины плечи.
– Темно совсем, пойдем… А то поздно будет.
Та послушно кивнула, даже за руку взять позволила. Они пошли мимо сосен, лес засыпал, отдавался на милость ночным своим жителям. Пахло влажным мхом, в просветах между стволами поднимался туман, под ногами хрустели ветки и хвоя, но Лежка ничего не видел, ни о чем не думал. В его ладони лежали чужие пальцы. Невесомые, но живые. В этом легком соприкосновении было столько доверчивой тишины, что перехватывало дух.