Бракованный - стр. 27
Потому что только она затронуло что-то так глубоко, куда не добирался и он сам ни в хорошие дни, ни в самые гадкие, когда смерть висела над ним, и скалилась от удовольствия.
Его душа.
ЕГО!
Вот только она не помнила.
Не помнила его.
Не помнила, что они пережили.
Не помнила, отчего они бежали.
И это стало его проклятьем, бороться с которым было просто невозможно.
Зверь брел по самым темным улицам, там, где не было камер и где за ним не смогли бы уследить, как бы отчаянно не пытались этого делать, но мыслями и всем своим диким существом был только с ней.
Там, в комнате, где сейчас журчала вода и где она смывала с себя его прикосновения, шипя под свой маленький очаровательный нос ругательства.
Он слышал, как она дышит и снова дышал с ней в такт, чтобы успокоить свое горящее нутро.
Вот только чем больше времени он проводил без нее, тем сложнее у него получалось держать себя под контролем.
Она должна была рядом быть!
Потому что жить без своей души невозможно!
Но вместо того, чтобы ощущать ее рядом, узнавать сильнее и заботиться, зверь был вынужден приучать ее к себе. Снова.
Уже в других обстоятельствах. И теперь он не знал было ли проще на условной свободе, или в клетке, куда ее бросили к ему подобным, как очередной эксперимент, чтобы в сотый раз выяснить как будут реагировать гибриды.
Такие, как он.
Бракованные.
Зверь пробирался на свое место в лесу, уже не пытаясь отогнать воспоминаний.
Здесь его никто не сможет найти.
Уж пытались. Но ни у кого не получилось.
Несколько человек были мертвы, а их трупы отданы на растерзание хищникам.
Он бы убил всех, кто ходил за ним по лесу в безуспешных попытках найти и задать какие-то вопросы, но слишком отчетливо понимал, что уже не Вторая Мировая война, когда люди гибли сотнями и тысячами пропадали.
Рано или поздно обратят внимание на то, что люди стали бесследно исчезать именно в этой местности, и сложно будет все списать на хищников.
А потому нужно было менять тактику и просто прятаться.
Зверь умел это делать в совершенстве.
Вот и сейчас он незаметно растворился в кромке леса, стремительно углубляясь в него по тем маршрутам, которые он продолжил заранее, зная, что никого не встретит на своем пути, и никто не потревожит его одиночества.
Он провел в клетке всю осознанную жизнь и часто мечтал о том дне, когда вырвется на свободу.
Зверь думал, что опьянеет от этой свободы и своей радости.
А оказалось, что он настолько привык быть взаперти, что даже сейчас предпочитал спать не под открытым небом, а в расщелине, где нашел углубление для себя.
Он помнил, что снег должен быть холодным, но холода уже очень давно не чувствовал.
Он знал, что огонь от костра должен согревать, но в тепле уже не нуждался.
Зверь был универсальным солдатом, которого выводили, как особенную породу, о которой было неизвестно ничего и никому.
Только те люди в лаборатории знали о них.
Сначала ему подобных было около пятидесяти.
Каждый подписал бумаги и был проверен на то, что его никто не будет искать.
После первых лабораторных манипуляций погибла почти половина.
Никто не жалел биоматериал.
Трупы просто сожгли и вычеркнули выбывшие цифры, присвоенные каждому.
Затем их было около двадцати, и каждого держали в отдельной камере.
Зверь смутно помнил, как менялось его восприятие мира от одной лабораторной манипуляции к другой.