Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - стр. 102
– К лекарю спешишь, что ли? – догадался Рейневан. – Для больного?
– Брат… – снова захныкал парнишка. – Деодат… Из-за меня…
– Говори складнее, фратер.
– В брата Деодата, – выкрикнул монашек, поднимая на Шарлея покрасневшие глаза, – вселился злой дух, опутал его! Вот и наказал мне брат-аббат что есть мочи… Что есть мочи гнать в Свидницу к братьям-проповедникам… За экзорцистом!
– А получше ездока в монастыре не сыскалось?
– Не сыскалось… К тому же я самый младший… О я несчастный!
– Скорее счастливый, – не улыбнувшись, проговорил Шарлей. – Поверь, скорее счастливый. Отыщи, сынок, в траве свои сандалии и беги в монастырь. Доставь аббату добрую весть, мол, милость Господня явно снизошла на вас, ибо на дамбе ты встретил магистра Бенигнуса, опытного экзорциста, коего, вне всякого сомнения, некий ангел направил в сии края.
– Вы, добрый господин… Вы?
– Беги, сказал я, что есть духу, к аббату. Извести его, что я приближаюсь.
– Скажи мне, что я ослышался, Шарлей. Скажи, что ты оговорился и вовсе не сказал того, что только что сказал?
– Это чего же? Что я выэкзерцирую брата Деодата? Ну так я его выэкзерцирую в лучшем виде. С твоей помощью, парень.
– А вот уж что нет, так нет. На меня не рассчитывай. У меня и без того достаточно забот. Новые мне ни к чему.
– Мне тоже. Зато мне необходимы обед и деньги. Обед лучше вперед.
– Наиглупейшая идейка из всех возможных глупых идей, – расценил Рейневан, осматривая залитый солнцем viridarium[186]. – Ты соображаешь, что делаешь? Ты знаешь, что грозит тем, кто прикидывается священником? Экзорцистом? Каким-то чокнутым магистром Бенигнусом?
– Что значит «прикидывается»? Я – духовное лицо. И экзорцист. Это проблема веры, а я верю. В то, что у меня получится.
– Издеваешься?
– Отнюдь! Начинай мысленно подготавливать себя к задаче.
– Нет уж, уволь. Это не для меня.
– Почему же? Ты вроде бы лекарь. Надо помочь страждущему.
– Ему, – Рейневан указал на инфермерию[187], из которой они недавно вышли и где лежал брат Деодат, – ему помочь нельзя. Это летаргия. Монах в летаргическом сне. Ты слышал, как монахи говорили, что пытались его разбудить, тыча в пятки горячим ножом? Следовательно, это нечто похожее на grand mal, серьезную болезнь. Здесь бессилием поражен мозг, spiritus animalis. Я читал об этом в «Canon medicinae»[188] Авиценны, а также у Разеса и Аверроэса… И знаю, что такое лечить невозможно. Можно только ждать…
– Ждать, конечно, можно, – прервал Шарлей. – Но почему сложа руки? Тем более если можно действовать? И на этом заработать? Никому не навредив?
– Не навредив? А этика?
– С пустым животом, – пожал плечами Шарлей, – я не привык философствовать. А вот сегодня вечером, когда я буду сыт и под хмельком, я изложу тебе principia моей этики. И тебя поразит их простота.
– Это может скверно кончиться.
– Рейневан, – Шарлей резко обернулся, – рассуждай же, черт побери, позитивно[189].
– Я именно так и делаю. Думаю – это скверно кончится.
– А, думай, что хочешь. Но сегодня, будь любезен, замолчи, ибо они идут.
Действительно, приближался аббат в сопровождении нескольких монахов. Аббат был невысок ростом, кругловат и пухловат, однако добродушной и почтенной внешности противоречила мина недовольства, стиснутые губы, а также живые и внимательные глаза, которые он быстро переводил с Шарлея на Рейневана. И обратно.